«Решил вести дневник. Пишу зарубками на голом камне. В пятницу выселили из отеля в чём мать родила. Питонов увязался с нами. Его тоже выгнали. Ева весь день болела животом, просилась лечь. А куда тут ляжешь? Идти надо. Питонов уверял, что знает путь. Козёл. Он мне сразу не понравился. Из-за него, козла, весь сыр-бор разгорелся. Какое уж теперь „всё включено“. Пустыня и пустота.

Питонов, будучи сатаной, никогда не унывает: ещё немного! говорит, а там и слева оазис будет. Колодец, пальмы, все дела. Весь день шли. Еву скрючило. Я ноги стёр в кровь. Одному Питонову всё нипочем, змея, козёл, задница. Фить-фить по песочку, как рыбка по воде. Вода. Вода. Вода. Слышь, Питонов, говорю, если через час не будет твоего оазиса, приткну твою голову о камень. Ох, как приткну. Питонов смотрит, видно, что подмигнуть хочет, мол, всё пучком, но не может. Гад потому что.

К сумеркам достигли. Еву сразу стошнило. Питонов пошел за дровами. Я сел и огляделся. Местечко походило на заброшенную бензоколонку. Ева пришла в себя: мне бы прилечь, говорит. Это тебе, душенька, не Хилтон. Тут и Питонов с дровами. Давай, говорю, разжигай своё адское пламя, а то зябко. И ещё, слышь, кишка, кровать надо сообразить. Питонов аж присел: чувак, ну ты это. Так-то зачем? Кишка. Обидно ж. И по глазам ясно, сейчас слезу пустит, но нет. Не может. Гад потому что.

Костёр разгорелся. Дым повалил. Наглотались дряни серной. Еву опять стошнило. Она: сил нет, Адамушка. Как есть лягу в пески. Стопе, говорю, застудишь. И ногой Питонова в бок: тыщ! А то, смотрю, он пригрелся такой, клубком у костерка, вражья морда. Соображай, Питонов, говорю. Видишь, даме нехорошо совсем. Питонов поворчал, поползал и говорит: не знаю, как быть. Пусть так, мол, Ева твоя в песок ложится. Ну, тут я уж мать-перемать, за шею его, придушил и ору в ухо: а яблоки, ты, блядина, знаешь, как быть! Питонов хрипит, Ева плачет: да отпусти ты его уже. Молчи, Евка, говорю. А он слюнями исходит, глаза выпучил и тут.. как осенило меня. Сейчас, говорю, мы его надуем. Евка: как надуем? Как матрас! Помнишь, ты в бассейне на матрасе плавала, а я акулу изображал? Помню, говорит. Ну, так вот мы сейчас из Питонова матрас изобразим. Иди сюда. Зажми ему пасть его слюнявую, а с другого конца дуну. В задницу, что ли? Дура. Нет у него задницы. Я ему вот кончик хвоста отломлю и дуну.

Сначала Питонов надувался с неохотой, потом лучше. Закупорили с обеих сторон. Славный матрас получился. Двуспальный. С двумя огромными выпученными глазищами, а в них костёр отражается. Это хорошо даже. Гиен будут отгонять, зраки огненные. Легли. Тёплый матрас. Шершавый немного. И давай звёзды смотреть. Ев, говорю, ну ты как? А она спит уже. Умоталась. А мне не уснуть. Слез вниз, поворошил костёр, походил туда-сюда. Потом вижу камень, гладкий, как озеро. Дай, думаю, напишу, как дело-то было. Первый день изгнания, всё-таки. Вот и написал. Тихо в пустыне. Слышен только скрежет зубовный: это Питонов во сне. До свидания, дорогой дневник».

Адам.