II. О Л Е Г

Сколько себя помнил, Олег всегда любил поезда. Стук колёс, рас­качивающиеся вагоны, пахнущий дымом тамбур, стаканы с чаем в же­стяных подстаканниках, кусочки сахара в фирменных обертках. Вот ему шесть лет, он сидит на маминых коленях и смотрит в окно. Напро­тив сидит отец. Маленьким перочинным ножиком он разрезает попо­лам розовый помидор. Тупое лезвие не сразу рассекает кожицу, вы­давливает сок. Рядом легонько покатываются два очищенных яйца. Олежка не любит яйца, потому что из них вылупляются цыплята. Он больше любит живых цыплят. Каждое съеденное яйцо ассоциируется с криминальным действием. Он ещё не знает, что на протяжении всей своей жизни, начиная с младенческих лет, человек накапливает в себе опыт несознательного убийства. Олежка смотрит в окно и видит там пасущихся на лугу коров. Не обращая внимания на проносящийся мимо состав, они жуют траву. У них тучные бока. Олежка нацеливает щер­бинку на стекле на одну из них. Мысленно стреляет. Поезд бежит даль­ше, и коровы остаются в недалеком прошлом. Их можно вспомнить, укладываясь под колёсный стук. Спать. Поезд — замечательная боль­шая игрушка. Рядом отец и мать тихо переговариваются между собой. Кажется, мамин голос дрожит сильнее обычного, но шум поезда заг­лушает плаксивые просительные нотки. Дома всё не так. Там очень тихо. Приходится изо всех сил зажимать уши, чтобы не слышать этого голоса. Завтра утром они приедут к бабушке. Мать и отец будут сме­яться, весело глядя друг на друга. Он обнимет бабушку и расскажет ей о том, как он ехал к ней на поезде, как ел помидоры и яйца, как хрус­тела на зубах крупная соль, как красивая улыбчивая тетя приносила им чай, как в нём здорово быстро растворялись прямоугольники бело­го сахара, и как... Нет. Как плакала мама и как он стрелял в коров, Олежка рассказывать не будет.

В пакете старшего лейтенанта они нашли три тёмные бутылки.

— И на том спасибо, — усмехнулся Серёга, ножом открывая пиво.

— Питерское, — удивился Андрей, посмотрев на этикетку. — Я его на гражданке пил.

После еды пиво особенно гармонично вливалось в желудок. Моло­дая мама спала вместе со своим малышом.

— Интересно, куда они едут? — ни к кому конкретно не обращаясь, тихо произнёс Олег.

— К мужу, — предположил Андрей.

— Или от него, — отрыгивая, ввернул Серёга.

Начинало темнеть. Ребята пару раз выходил и в тамбур курить.

— Как дела, девчонки? —улыбался Серега девицам. Те молча переглядывались.

— Мы не курим, — отрезала одна из них на предложение выйти в тамбур подымить.

— И не пьём, — игриво отвечала другая.

— Так, ну-ка, давайте скинемся, у кого сколько, — предложил Олег, туша очередную сигарету. — Бабульки на перроне самогон продают.

— Самогон, — скривился Андрей. — Ты что, будешь пить хрен знает какой самогон?

Серега цыркнул меж зубов на окурок и бросил его под ноги.

— А ты что, не будешь?

— Я? — Андрей пожал плечами. — Не знаю.

— Ладно, хорош трепаться. Давайте, у кого сколько, — поторопил Олег. — Пока ещё стоим.

— У меня там, — Андрей кивнул на дверь, ведущую в вагон.

— Ну так пойдём, — решительно сказал Олег...

Он вернулся минут через пять, воровато прижимая к животу лейте­нантский пакет.

— Сколько? — спросил его Серёга.

— Две, — Олег спрятал пакет под одеяло.

— Ништяк!

— Нагреется, — заканючил Андрей.

— Ну так иди, снеси в холодильник.

— А что у нас закусить?

— Лук.

— Закусывать луком тёплый самогон!

— Никто не заставляет.

Серёга нетерпеливо потёр ладонями.

— Начнём-с?

— Погоди. Пусть покруче стемнеет.

— Да и так уже. Скоро вообще свет включат.

— Ушатал. Давай стаканы.

— Муть какая. А вонизм!

— Тебе ж сказали: не хочешь — не пей.

— Запить бы чем. У кого-нибудь пиво осталось?

— Ты что, больной? У самого-то осталось?

— Кто ж знал.

— У нас во дворе все пьянки начинались с пива. И вроде бабок ни у кого нет, но наскребём на пиво — и всё. Через пару-тройку часов вся шобла — в умат.

— Ты чё, гопником был?

— Почему сразу гопником? Так, баловались по малолетству. Я знал, что в армию пойду одним человеком, а приду другим.

— Если придёшь.

— Завязывайте пургу гнать. Пойло киснет.

— Такое не прокиснет. За что пьём?

— За родину.

— Ну и гадость! О-о-о, зараза.

— На, закуси.

— Погоди.

Андрей взял Олега за шею и, приблизив его голову, втянул носом запах его волос.

— Классный самогон. А, Дрон, чё молчишь?

— Там у нас, кажись, хлеб остался.

— Серёг, а ты когда-нибудь был в Иркутске?

— Не-а. Я вообще в Сибире не бывал.

— А у меня женщина была родом из самого Иркутска. Светой звали.

— В детском саду, что ли?

— Точно, в яслях. На горшках рядом сидели.

— Сам ты горшок... Давай, наливай!

Олег, прицелившись, разлил по новой. Закрыл горлышко пробкой и убрал бутылку под ноги. Лицо его раскраснелось, движения стали медлительными.

— Ну что? Забрало чуток? — спросил он остальных.

— Есть немного.

— Ну, давайте.

Они снова выпили. Гримасничая, занюхивали луком, хлебом. Анд­рей встал и с пустой пивной бутылкой направился в туалет. Вагон рас­качивался сильнее обычного. Дверь туалета оказалась закрыта, и Анд­рей присел на краешек крышки мусорного бака. Внезапно он снова вспомнил Светлану из Иркутска, её тонкие твёрдые губы, маленькую жидкую грудь и восьмилетнего сына, которого он водил в кино. Её муж был военным, прапорщиком, что ли. Так или иначе, муж всегда отсутствовал, его никогда не было дома, по крайней мере, когда там бывал Андрей. За полгода он написал ей три письма и не получил ни одного.

— Ты сюда? — спросила его проводница Лена. Похожая на Светку, она стояла перед ним с ключом-треугольником в руках.

Он молча кивнул.

Лена вставила ключ и, провернув, снова посмотрела на Андрея. Что-то знакомое промелькнуло в её глазах. Мгновенно прозрев и уже не сомневаясь, он подошёл вплотную, прижался к ней всем телом, и они оказались в тесном помещении туалета.

— Ты что? — задохнувшись, прошептала Лена, но тут же обмякла в его руках. В зеркале нелепо смотрелась за её спиной пивная бутылка.

— Подожди... не надо... не надо здесь... не сейчас... ну пусти... прошу тебя, пусти... потом... ночью, у меня... потом... Да пусти же ты! — Последнее она проговорила почти зло. Он опустил руки, и она, мель­ком скользнув взглядом по своему отражению, быстро вышла, притво­рив дверь. Андрей задвинул щеколду и, пустив в ладони струю воды, умылся, стараясь остудить горящие щеки. «Светка», — прошептал он и подставил бутылку под кран.

— Ты где застрял? — спросил Олег, когда Андрей вернулся. В вагоне горел приглушённый электрический свет. Пассажиры укладывались спать.

— Курил. А где Серый?

— Щас придёт. — Олег протянул руку. — Дай попить.

— На.

Олег несколько раз жадно глотнул из горлышка. По шее скользнула прозрачная струйка.

— К проводнице пошёл, — добавил он, ладонью вытирая губы.

Андрей напрягся.

— Зачем?

— Хрен его знает. Вроде как хочет узнать время нашего прибытия.

— А что там узнавать! — едва не заорал Андрей. — Время прибытия!

— Тоже мне — космонавт! Сказали же — завтра днём! Чего ему ещё надо?

Олег удивленно посмотрел на приятеля.

— Тихо ты, народ разбудишь! Чё разорался-то?

Наступило молчание. За окном совсем стемнело, и давно немытое стекло тускло отражало их застывшие фигуры.

— Наливай, — хмуро приказал Андрей.

Олег поднял ноги и, опираясь на пятки, продвинулся вглубь к окну. Облокотился на подушку.

— Не сейчас, — зевнул он во весь рот. — Пока тебя не было, старлей заглядывал, поинтересовался, как тут у нас, всели в порядке. Похоже, сам был немного того, не то бы обязательно учуял духман. Обещал ещё раз зайти.

Потом, ещё раз зевнув, добавил:

— Да не даст она ему. И тебе не даст. И мне. А вот старлею нашему, если тот хорошенько попросит, даст. Поломается для начала, а потом... О! А вот и наш ловелас.

Серёга сел напротив и, откинувшись, прислонился спиной к пере­городке.

— Завтра в три часа дня.

Олег ухмыльнулся:

— И это всё?

— А что ещё?

— А как насчёт... — он на пальцах показал характерные движения.

Серёга хмуро мотнул головой.

— Никак.

— Что я говорил, — удовлетворённо произнёс Олег и, перегнувшись через стол, полез рукой под одеяло. — За это, пацаны, нужно выпить.

Андрей молча поднял стакан и, не чокаясь, в три больших глотка выпил. Выдохнул. Злобное раздражение не проходило.

— Ты чё? — Серёга, словно что-то почувствовав, так же смотрел ис­подлобья.

«Не трогай меня, — подумал Андрей, глядя на Серёгин подбородок. — Сейчас лучше не трогай».

— Чё смотришь? — Серега начал заводиться всерьёз.

Олег с интересом разглядывал парочку, набиравшую агрессию. Он ощушал себя в полнейшей безопасности.

— Хорош бычиться, мужики, — он снова разлил по стаканам. — Да­вайте лучше ещё раз по маленькой.

Они снова выпили. Андрей едва подавил рвотный спазм. Запил водой. Хлеб кончился. На столе лежала лишь надкушенная половинка лука. «По­том, ночью, когда все уснут», — вспомнил он слова Лены, её задыхающий­ся голос. Вспомнил тело Светланы.

Посмотрел на жующего лук Серёгу. Тот тут же, как заправский боксёр, среагировал:

— Ты на меня не смотри, понял?

— Это ещё почему? — Андрей насмешливо вскинул брови и усмех­нулся.

— Я тебе не проводница.

— Это уж точно. Ты не проводница.

— Что? Что ты сейчас сказал, сучонок? — зашипел Серёга, выпучи­вая глаза.

Олег сделал предупреждающий жест рукой, но эти двое уже кати­лись с горы, не в силах остановиться.

— Я сказал тебе, идиот, — за кажущимся спокойным тоном Андрея сквозило плохо скрываемое бешенство, — что ты совсем не проводница.

— Это я идиот? Я? — Серёга едва не задохнулся от того, что грозило вот-вот вырваться наружу. — Ты кому это говоришь, ублюдок?!

— Трижды ублюдку, — выпалил Андрей, и в следующую секунду молниеносный жёсткий кулак достал его скулу. Тут же, не чувствуя боли, он кинулся на противника. Посыпались на пол пуговицы, раздал­ся хлипкий треск хлопчатобумажной ткани.

— Не здесь, не здесь, — быстро, словно заговаривая двух раздражён­но шипящих змей, заговорил Олег, накрывая ладонью их кулаки. — Хотите побиться, пойдём в тамбур.

В тамбур, — тяжело дыша, прорычал Серёга. — Я убью тебя в там­буре.

Андрей разжал кулаки. В висках тяжело в унисон колёсам стучала кровь. Ему вдруг совсем расхотелось драться. Напрочь. Более того, бе­шенство уступило место страху.

Пока Олег натягивал сапоги, они уже выходили в тамбур. Казалось, поезд разогнался до предельной скорости, и стук колёс на рельсовых стыках слился в один сплошной грохот.

Серёга шёл первым. Он шёл быстро и уверенно, почти не держась за поручни, подгоняемый вырвавшейся на свободу злобой. Целых шесть месяцев он подавлял её порывы, и вот наконец... Дверь в тамбур он почти пнул, нисколько не заботясь о тех, кто, возможно, находился за ней.

— Ох, мать-перемать! — Железное полотно тяжело ударило чьё-то тело.

Не теряя злобной решимости и не сомневаясь в своих действиях, Серёга шагнул в тамбур.

— Вышли отсюда! — приказал он двум мужикам: первому, с искрив­ленным от боли лицом, потирающему ушибленное плечо, и второму, стоящему возле окна.


читать дальше