СТРЁМНЫЕ КОНИ

я раньше боролся с жизнью
теперь боюсь за неё
письмо из конверта выньте
читать не стоит — моё
трогайте бумагу — она шершавая — да
Но.
это моя влага, это моя руда
в Ясенево — мне ясно,
в Коньково — кони стоят
не красивые кони совсем не кони
Ад.
я начал, с того чем кончить
Но.
влага, слюда, серебро
лёгким может быть воздух
в лёгком бывает ребро
вода испаряется в воздух
воздух — это эфир
через неделю в отпуск
Но.
я ранен мой командир
Но.
призраку нужен воздух
Да.
воздух его наряд
в Коньково стрёмные кони
Монументаль.
Но стоят




АЛЫМ

Крест хранит от пули кипа от божьей длани.
К коням ямщик угрюмый привязывает сани.
Подальше по пороше подальше от параши
не греет волос волчий — согреюсь на Параше.
Прасковья, Прасковея — все буквы синей ночи.
На супостата-змея Сент-Джордж копьишко точит
стратегия у Жоры — животное замочит.
Живота не жалко. Большак полозья точит.
Я Африки не встретил читая Гумилёва.
Сирин накуковала на призрак брата Вовы.
Рандолевыя зубы у брата и у птицы.
Сирин накуковала: в холодную садиться.
Вольно мне между Вовой и Никой Гумилёвым
на арестантской мове не говорённым словом
всё ямщику толмачить: брателло сделай новой
мне кровь.
Бежит — как скерцо — к последнему Централу
По синему от сердца да алым алым алым




Фрагменты. Кали-графия


1

Я сяду за Петрухой на коня.
Он станет всадник имени меня.
Не бледный, ни какой-нибудь такой.
Он будет только мой.
Мой золотой.
Не знаю про Петра, а я мужик.
Я возвращаю слово в мой язык.


2

Округ небес летали корабли.
С них падал снег, в него меня несли.
Доволокли зачем-то до Коньково.
Я восемь лет не видел брата Вову.
Брат затаился меж Уральских гор.
Уральский парень + уральский вор.
А там кузЮки нежностей не имут:
оне суровы. Хули скажешь — климат.
Там вырастают из камней гробы,
как маки героической борьбы.


3

Мне кажется порою, что солдаты
с накрытых не доевшие полян
возьмут с собой сапёрные лопаты
и откопают Крым для Руссиян.
Устанут.
Недовольные собою,
оне с устатку закопают Трою.
Не пропадут без лапотков, без платьев —
Язык их мать, а мать один для братьев.


4

— Ну, ху а йу? — я воспросил у друга.
Мне друг ответил.
— Друже, Кали-Юга.
— О, не печалуйся, мой друг,
Давай про женщин...
Мой друг ответил:
— Кали-дженерейшен




Танец дервишей


Вот я стою по горло полный водкой.
Встал на носки, качнулся и затих.
Я — женские тела плывут как лодки.
Я — сам слегка заглядываю в них.

Я переживший многия уроны,
Зачем лукавить, так оно и есть.
Я — голуби летят над нашей зоной.
Я — дервиши танцующие месть.

Смотрю на все изрядно изумленно:
К чему в твоей руке моя рука.
Мы голуби, летим над нашей зоной
Несносные, как песня моряка.

Я, всё равно какому Богу веришь.
...Я не банзай, я даже не акме.
Я всё равно что… — Христианский дервиш,
Я босиком танцую по зиме.

От глаз к плечам я не вожу рукою.
Мой аналой, как будто бы везде.
Я не в тебе. Я точно не с тобою,
Я дервиш, я танцую на воде




Песня азиатских моряков


Падал снег на Ленинский проспект
Божий сахар в черный чай дорог
дворники двенадцать человек
паковали сахарный песок.
Песню азиатских моряков
бредил апельсиновый киргиз:
«Я нарушу Город-Городов
над которым бэлый тма павис,
наловлю нежнейших белых скво
в губы дам салатовый гашиш.
В животах размноженное "О"
Разорвет броню имперских крыш».
Имена киргизских кораблей
бредил азиатский адмирал,
и дремала кровь еще нежней,
и по снам стекала на Урал.
«Божечка, Аллаха упроси
чтобы стал как ангел управдом» —
Так его молиться научил
город Двух — Гоморовый Содом.
«Я нарушу Город-Городов
заведу улус Поля-Полей —
Харе-Амен».
И кусал потом
В горло этих русских голубей.
«В ваша двор пописать забегал
с пятою неразвитой ногой —
не собачка добрый, не шакал,
я не ваша — потому живой».

Снег не падал и не долго жил,
утром, апельсиновый конвой
с улиц Кали-Югу выводил
белою берёзовой метлой.




героический эпос из трёх частей


1

Гранатомётчик Йохан Штирлиц,
Он и горнист, и барабанщик,
Он по полдня сидит на мачте,
Спускаясь только чтоб напиться.
Ему кричат: «Напился, блядь, — и не блевать!»

Вокруг него одни квадраты —
В квадратах воздух и добавки, —
Жрецы, гетеры, адвокаты,
Медведь в тайге, козёл на травке.

Гранаты туго входят в пушку…
Гранатомётчик Штирлиц Йохан
С прицелом совмещая око
Наводит дуло на кукушку.
— Ты сколько насчитала, блядь? — Пересчитать!

Он джигу исполнял на флейте
(Хотя и был слегка контуженным).
Его мундиры в позументе,
А шея под брабантским кружевом…

Открыл секрет продленья жизни
Гранатометчик Штирлиц Йохан.
Ему, конечно, выйдет боком —
Придётся жить при коммунизме.
— Ошибся в вычисленьях, ****ь,
Когда просил пересчитать.


Его в пыли потом пинали,
Топтали пятою колонною…
Его в дорогу закатали
Под Костромою? Под Коломною?

За что? — Не знаю, хоть убейте.
За то, как он играл на флейте?


2

Он едет по просёлочной дороге,
Дымит кубинской чёрною сигарой.
Колёса едут, каблуки и ноги
Идут, через Поволжье в Ниагару.

А остального будто бы и нету,
Всё то, что выше, то не для пространства.
Скелет, к его пришпиленный берету, —
Единый знак любви и декаданса.

Простой гранатомётчик Йохан Штирлиц
Еще не знает ценности отрезков,
Глотает без икоты крылья мельниц,
Быки мостов, прель-прелесть перелесков.

Он одинок, он проливает семя,
Трава ложится от тяжёлых капель,
А что ему? Что может, то и сеет…
Его румянец красит крылья цапель.

Здоровый, юный, не бомбивший мира
(Его потом напишут на иконах).
Идет гранатомётчик Йохан Штирлиц,
Весёлый родственник печального Харона.


3

Пятый день, пятничка. Пахнет римской Пасхою,

Лихом и дьяконом, светом в ординатоской.

Пятничка, пятый день. Запахи сбываются.

Мальчики падают и не расшибаются.

Крестиком пластыри — пастыри и зодчие,

Метки квадратиком — все в гранатомётчики.

Круглою меткою скрыто пол-Империи,

Это мы в атласе расстоянье мерили…

День пятый, пятничка. Грязный след от пластыря…

Чем различаются зодчие и пастыри?

Пятница, пятое. Копья, колья, колики.

Гранатомётчики — значит алкоголики.

Пятое, пятница. Пахнет Пасхой римскою,

Красною краскою, пленом, обелисками.

Бомбы останутся у гранатомётчиков…

Пастырям – зодчие, зодчим – пулеметчики…




Невольный перевод


Переведи меня на языки.
Переложи рукой в другую руку.
Черти слова, круги, значки, крюки,
я буду оставлять следы, как уголь.

Переведи меня. И доведи
до белого каленья, моря, света.
Из нор окопов в белые дожди, переведи,
чтобы остаться где-то.

В каких-то сопках, разрывая рот,
выкрикивать какие-то банзаи,
чтоб всадники какие-то связали,
и увезли в какой-то сраный порт.

Чтобы там жить. И никогда не помнить
язвленых в кровь и гной распухших членов.
Чтоб испытали привязав к колонне,
и почему-то называли пленным.

Чтобы идти в пыли в конце колонны,
считать затылки и татуировки —
мечи, кресты, японские драконы...
Ведёт меня Георгий на верёвке.

Переведи про всадников в тумане,
ремень на шее — дёрнул, и готово.
Что бездыханным телом на аркане,
писали слово.




+++


Но ты собой не обогреешь неба.
Гореть звездой — потайная измена.
В Париже снег — очередная небыль,
Но на бульварах по колено Сена.

Но я давно не поднимаю веки —
Не одолеть и бездны между рёбер.
Я жил Парижем в том, двадцатом веке,
А в нынешнем живу, пока не помер.

Живу, пока земное не отринул.
Я твой огонь небесный отражаю.
Я вынес груз стихов и кокаина —
Зеркальный столик с патиной по краю.

Я тот, прошедший, в прошлом веке умер,
А в этом, вероятно, не родился.
Небесная тревога — нежный зуммер —
Упал метеорит — и я разбился.

Но ты мои нанизывай осколки…
Я мозаичен, правда, мозаичен.
И если вдруг уколешься иголкой —
Знай, это я, — в мельчайшем из обличий.

И тщетно врачевание укола…
Сорвёшь обои, переставишь мебель.
Всё холод, милая, вокруг небесный холод,
И все горят огни в холодном небе.




Сирин, снег слепой


Кромешный снег. Слепой, не встреченный.
Стеклом царапает по стеклам.
Простором снегом перечерченным,
до верху набивает горло.

На шею бледное нашествие.
Вода кристаллами на голову.
Безмолвье с одноцветьем скрещены.
Губа к губе пришиты холодом.

Из бережливости молчащий
угадывает происшествие,
один, из многих состоящий
живых, засыпанных, замешанных.

Баланс нашедших и искомого
нарушен наполненьем неба —
нашли патрульные убогого
над коркой ледяного хлеба.

Дороги конному и пешему,
к теплу котельных и градирен.
Под снегом кружит очумевшая
безвременная птица Сирин.