Красивые люди жили в доме.
Верочка Варнавовна: педагог, умница, содержала частную школу для девочек и мальчиков.
Александр Иванович: красавец, поручик, выпускник Александровского кадетского корпуса и Павловского военного училища.
Дом чете Васильевых строил архитектор Ильин Лев Александрович.
Известная личность, а тогда: молодой зодчий. Тридцать лет! Тоже выпускник Александровского кадетского корпуса. В тридцать лет эти инженеры военной выучки строили дома. И какие дома!
А для кого?
Для красивых образованных русских людей, например.
Неоклассицизм. 1913 год.
Пять этажей, мансарда.
Фасад украшают три барельефных портрета-медальона.
Верочка Варнавовна в анфас.
Ошуюю: Александр Иванович в профиль.
Одесную: матушка Верочки, тоже Вера (Вера Владимировна).
А откуда ж деньги на доходный дом в Измайловском полку, вы думали?
Вдова коллежского регистратора Варнавы Карповича была дама состоятельная.
Александр Иванович происходил из небогатой семьи.
Отец его: подполковник, герой Балканских войн (Царствие Небесное).
Матушка: Ольга Александровна Арбеньева (в девичестве) проживает в пятистах шагах в доходном доме купцов таких-то (дай Бог здоровья).
Матушка Верочки Варнавовны (многая лета) тоже недалеко: на Загородном, в собственном доходном.
Всё близенько.
Даже слишком уж как-то близко. Руку протянуть. Два шага предпринять.
Сто лет?
Какие сто лет? Когда вон они, как живые.
Кажется, знакомы сто лет, это да.
Соседи.
На Рождество мы к ним.
На Пасху они к нам.
А первого мая, в городской праздник весны
едем в открытых колясках в Екатерингоф гулять.
Что?
Вру?
Никак.
Как же вы говорите, что они давно умерли, когда они живы. А?
Слишком уж живые для мёртвых-то.
Многие из ныне как бы живущих помертвей будут.
Я приглашаю Александра Ивановича в свой терракотовый кабинет.
Устанавливаю две пепельницы: латунную в виде турецкого сапожка и круглую голубого хрусталя. Пьём чай, курим и спорим о сочинениях Александра Ивановича Герцена, тёзке Александра Ивановича. Герцен давно вышел из моды. Списан в утиль-старьё сын сердца. Кто теперь читает Герцена в восемнадцатом году, что в том, что в этом?
Александр Иванович смотрит грустно, как бы сквозь нечто невидимое и будто вопрошает о чём-то.
Спешу прервать неловкое молчанье.
— Александр Иванович, дорогой. Голубчик! Не спрашивайте меня ни о чём. Условились? И я не буду. Вы, к слову, мой знаете кто?
— Будем уж на ты, Андрей Сергеевич. — тихо улыбается мой собеседник.
— А и вправду, чего это мы! Так вот. Ты мой пра-ровесник, Александр Иванович. Это значит мы одних лет, одного года рождения. Лишь столетия разнятся. Ну что. Пушкинских лет достигли и перевалили-с. Знаешь, Александр Иванович, что пишет Александр Иванович о тридцати семи-восьми годах? Жизнь, пишет, уж прожита и дальше лишь продолжается. Пусть тебе известно моё продолжение. А мне твоё. Но говорить об этом мы не будем. Лучше, Александр Иванович, будем в шахматы играть!
Конечно, я проигрываюсь вдрызг. Наступает ночь. Александр Иванович ушед. И теперь я могу открыть тебе, дорогой читатель, дальнейшую судьбу моего бедного Александра Ивановича.
В 1918 году Юденич подходит к Петрограду. Начинаются расстрелы офицеров. Александр Иванович служит в Комендантском управлении, пытается предотвратить, спасти сослуживцев от кровавой расправы, но не предотвращает и не спасает. А в 1919 году вступает в Красную армию. В Гражданской войне не участвует. В 20-х годах поступает на завод Лентрублит на должность инкассатора. Продолжает жить в том же доме с медальонами.
Здесь же проживает и архитектор дома Лев Александрович.
В 1935 году Александра Ивановича арестовывают.
В 1937 году приговаривают к десяти годам лагерей.
Александр Иванович умирает в заключении 15 июля 1941 года..
Но что же я взялся рассказывать?! Я ведь совершенно не знаю судьбы Верочки Варнавовны! Мне, кажется, думается, предполагается, что когда Александр Иванович вступил в Красную армию, она бежала с сыном и матушкой в Константинополь, Берлин, Прагу или Париж. Кажется, на том история и оканчивается, но история никогда не оканчивается.
Всё прежнее было чистилищем, ад же впереди следовал.
8 сентября 1941 года началась Блокада.
Бомба убила архитектора Ильина.
Бомба убивает архитектора.
Дом остаётся цел.
Как будто архитектор говорит: бомба! Вот я.
Меня убей, а дом, сволочь, не трожь! Я строил этот дом!
На доме висит чёрный ламинированный плакат с поквартирным перечнем умерших от голода. Имена, фамилии, отчества, года рождения и года смерти. Читаю имена, считаю имена, смотрю на окна, считаю окна. На каждое окно по имени, а то и по два: женщина с младенцем, девочка двенадцати лет, мальчик девяти лет, бабушка, дочка, внучка. Умер дом. В сумерки не ходи. Мерещится.
Александр Иванович, ты этого не увидишь. Ты больше не увидишь ни города, ни дома. Тебя увезут сначала в Саратов, потом в Коми. Зачем же тебе, Александр Иванович, после всего-всего проходить ещё и девятый круг ада, ледяной коцитовый самый страшный круг, видеть, как прекрасный дом обращается в каменный склеп, смотреть на медальоны-портреты, эти застывшие слепки какой-то далёкой-далёкой навсегда исчезнувшей жизни.
Ах, Александр Иванович! Что же это был за ужасный безжалостный дьявольский сон?! И зачем мы опять здесь? И зачем у тебя, Александр Иванович, такие грустные глаза? Ты знаешь нашу судьбу, так же, как мы знаем твою. И сейчас рассказываешь где-то кому-то о новых соседях по шестой роте Измайловского полка города Санкт-Петербурга восемнадцатого года безотносительно века.
Заходи к нам, Александр Иванович, в гости. Мы тебе всегда рады. Хочешь, я поставлю в гостиной биллиард, и мы будем ударять по большим белым шарам длинными деревянными палками (киями)? Люблю этот звук! И я всегда, всегда, всегда буду тебе вдрызг проигрывать. А наши жёны будут щебетать о педагогике и о своих женских мелочах. Ты скажи мне, Александр Иванович, чего бы ты хотел. Я всё сделаю.
СПб, 18-й год.