Пенсионер Георгий Петрович рассказывал, что был знаком с ней, удивительной Степанидой, дочерью тракториста Степана и русалки, чья мать, напившись, с горя побежала топиться и утопилась, о чём говорило всё село, и превратилась в рыбу, как говорила сама Степанида. Она ходила смотреться в воду, купалась первой, в начале мая, на половодье, и выходила из воды в октябре, белая вся, высокая, в эту пору только следы цапель шли цепочкой вдоль реки по илистому пляжу, а людских следов уже не было — холодно. Когда я катал её на лодке, ухаживал, говорил он, она смотрела в воду — водяные облака, водяные кроны рассыпались под вёслами на мокрую мозаику, собирались обратно. И когда я принёс тазик щук, чистила их под цветущей яблоней, на деревянном столе, ножик вжик-вжик, щуки кряхтели, это воздух из них выходит, я говорил, а она — пищат, и засмотрелась на радугу счищенной чешуи, мерцание слизи. Никогда больше не чистила рыбу. С этого всё началось, помню, лежит на пляже, белая, вообще не загорала, а по ней ползут божьи коровки. Когда похоронила ужа, месяц носила траур. Ужа, не мужа, какого мужа ей. Вот, а у нас не принято так, мы пацанами плясали на ужах, мы убиваем змей, мы ловим рыбу на рыбу. Так вот пошло, сначала рыбы, потом птицы, прочие земноводные, все четыре неба.

Нет, не тогда началось, а когда у неё отец убил хоря, хорь повадился в курятник, что делать, наколол его на вилы, поставил на дворе — такая сволочь живучая, сутки помирал, зубы скалил. Она смотрела, пальцем что-то там водила по пыли.

Коровы. Животная здоровенная, опасная, а дурная, только матом понимают, и по хребтине — Ленке её тёлка рогом глаз выбила, и в чужие сады ломятся, корова у нас была, Ночка, как мы с ней намучились, сколько раз объедалась. Отвяжется, выберется из сарая, и к дроблёнке. Лежит на земле вся раздутая, вздыхает. Режем их в ноябре, как захолодает, чтобы мясо не портилось. Наша старая тогда понесла чудом — хотели резать, глядим, вымя пухнет. А мы её к быку-то не водили, откуда? И до последнего не верили, пока не отелилась, так вот себе год отсрочила.

Степанида стала их отбирать. Сосед наш стрелял из мелкашки по дятлу - у него грецкие орехи через год вымерзают, а как урожай — прилетает дятел и долбит, ведра два просверленных скорлуп вынесли из-под дерева — а всё летает и летает. Попал. Она пришла, подняла комок перьев, а на следуюший день у неё в саду дятел дупло долбит. Ну, может, и другой, мало их… Сов у неё там ещё жило. Видали, как сова при луне сад облетает беззвучно?

Никакая не ведьма, ведьма вон у нас была, бабка Верка — пошепчет, чтобы воры добро вернули, и запечёт в духовке мыша.

Стали они все возвращаться — вывез старого пса на помойку у станции, а назавтра он тут как тут — нет, раньше бывало, приходили, через неделю, ну, опять отвезёшь подальше. А тут другое: приходит молодым, белым, чистеньким, и, главное, радуется, ласкается к тебе, играет — а чего-то неприятно. Кошек сколько расплодилось — хозяйка котят утопит, а утром они из реки на берег ползут. Мы думали, она на нас лес напустит, ждали, готовились — ничего. Просто очень погано всё время как-то, как будто ты... не знаю.

Когда коровы вернулись — тогда уж мало кто тут остался, страшно. Наша тоже, белая, большая, на боку пятно, и точно по форме как карта. Глаза у них такие, тёмные, сиреневые, идёт важно, а из вымени не молоко, а туман, лунный свет, и все поля в тумане.

Но это она поначалу пугала, а потом мы перестали их видеть. Кто-то мычит на улице, кто-то сопит над ухом, шуршит, жуёт — а глазами нет никого.

Куда делась? Да никуда не делась, новый забор поставила, вон там примерно, между Богатыркой и Малыми Бобрами. Людей она ведь не очень. Где терном всё заросло, зверь не пролезет, а мелкой птице хорошо — совьёт гнездо в кусте терна, и хищник не подберётся.

Поуезжали все, цены на жилье упали, хозяйство расстроилось. Но и человек тоже к своему месту привыкает, бывают люди, как дерево, где вырос, там вырос. Мы вот остались, а чтобы с ней уживаться, ладно, расчеловечелись немного, больше мы ежи и ужи, чем люди, видите. Осенью тут хорошо, не хуже, чем летом, но спокойнее, ветер шуршит кукурузой, такой жёсткий звук, как закрылки, небо чёрное, и в октябре с полуночи начинают падать Степаниды, тогда можно желания загадывать любые, все исполняются.

Так рассказывал Герогий Петрович, живущий на улице имени Первой Совы, поглаживая свою невидимую собаку.