Старое московское окно
Я уехала двадцать лет назад и никогда больше не возвращалась ни в этот район, ни в этот дом.
Бывала наездами в столице, бывала. Но в те края — ни ногой.
А тут всего один день командировка: беготня, суета, встречи.
И под вечер неожиданно нахлынуло. И я отправилась.
Туда, в конец красной ветки.
Дошла по Ивантеевской до поворота. Вот и двор.
Фонари, машины, огни, яркая детская площадка.
А раньше — темнота, гаражи, помойка, сумку из рук вырвал какой-то гопник в девяносто четвёртом.
Дом. «Сталинка». Мой подъезд. Закрыт.
Домофон сторожит покой жильцов.
А раньше — дверь настежь, камнем подпёртая, заходи, кто хочет.
Второй этаж. Три окна справа.
Первое — кухня, второе — соседка баба Маша.
Горят тусклым светом.
Третье — моё.
М-о-ё. Нежилое, чёрное, пустое.
Рамы те же, деревянные, крашеные, старые.
Каждую весну и осень мыла их, краска слезала, мелкие занозы впивались в ладонь.
Жёлтые шторы сняты. Кто снял, когда? И сколько их было после меня? Красных, синих, разных.
Форточка закрыта. Я-то раньше держала открытой, выдувала в неё дым от Пэлл Мэлл.
Соседка баба Маша не переносила табачный запах. Померла, наверное, давным-давно, восемьдесят лет уж тогда было.
Она померла, я не курю, для кого форточку открывать? И кому?
Что там, в темноте комнаты? Души живших в ней когда-то? Ко мне ночами несколько раз приходила женщина из прошлых. Я знала, что она не из нашего мира, и онемела поначалу — ни крикнуть, ни пошевелиться. Но она была добра: обнимала меня, успокаивала, и я перестала бояться.
Вы не поверите, скажете — сон, но я-то знаю, что нет.
Когда шла, то думала, увижу в окне свет и жизнь, тени новых людей.
А оказалось — тьма и пустота.
Хочется зайти, осветить, наполнить — вещами, звуками, счастьем.
Шуметь, радоваться, включить на всю громкость мою громоздкую Ригонду и танцевать, танцевать, танцевать!..
Взахлеб рассказывать новым соседям, что двадцать лет назад вот тут стоял холодильник, а тут — диван и кресло, а тут — стол и шкаф. А в ванной — газовая горелка, я боялась её включать, а потом привыкла, а вы ею ещё пользуетесь? А в кухне кран рычал и брызгал, а полка с посудой бабМашиной однажды свалилась со стены, прогнили крючки, а Маша-то старая и без детей, кто ж ей крючки новые прикрутит. И ещё, и ещё.
Говорить, говорить, говорить!..
Из подъезда выходит парень.
— Ой, а придержите дверь, пожалуйста, мне в… — кричу и понимаю, что не помню номер квартиры, — мне надо!
Придержал. Открыла. Вошла.
Зачем?
Внутри всё то же. Только стены теперь не синие, а зелёные.
Вот и моя квартира. Тридцать первая.
Робко стучу. Тишина.
Смелею и жму изо всех сил на звонок. Немой.
Тарабаню в дверь минут десять. Никого.
Бегу вниз, к домофону. Цифра «три», цифра «один». Вызов!
— Да, — шелестит голос.
— Простите, — сбивчиво бормочу, — я тут жила, много лет назад, хотела узнать про жильцов…
— Они переехали, — перебивает, — уже год как.
— А комната, крайняя комната, свободная?
— У нас нет свободных комнат. До свидания.
— До свидания.
Не пустили меня в прошлое. Не пустили.
Постояла рядом, посмотрела краешком глаза и иди себе, иди.
Не тревожь.
О любви
В феврале девяносто седьмого я бежала по улицам Москвы на день рождения приятеля.
Спешила, радостно подпрыгивала, фантазируя, как вручу ему мой диковинный хрустальный подарок.
Зима, скользко, я грохнулась, расшибла коленку, пакет звякнул об асфальт.
Мгновенье! — и вместо подарка — жалкие осколки.
Я была точь-в-точь как Пятачок, который нёсся, весело хрюкая, на праздник к Иа, да так и лопнул свой сюрприз по пути.
Морщась от боли, я выбросила обломки в урну и, доковыляв до ближайшего магазина, купила что-то практичное, и, по тем временам, дорогое.
Друг мой милый и через годы утверждал, что с того дня рождения из всех подарков он помнит только мой набор «жилетткручедлямужчинынет», но я-то знала, что лучшее так и не смогла донести.
Его не стало шесть лет назад. Всё это случилось внезапно, и я долго не могла опомниться.
А потом уговорила себя забыть.
Не так уж долго мы дружили.
И жили в разных городах.
Коленка иногда ноет, напоминая о феврале, да кто ж ей поверит?
Я ведь взрослый человек, и знаю, что это просто давний ушиб.