Идiотъ. Петербургский журнал #3

Павел Телешев



ИГЛА

В пепельно-сизом, как мох, яйце

Смерть Кащея, свернувшись, лежит,

Испаряет дыханием ртуть,

Укрепляя яйцо изнутри.

Утка мумией стала давно,

Заяц жутью окаменел,

А заветный сундук с дуба в реку упал,

Прямо в ил, ил свернулся асфальтом.

В этой сказке всё пыльно. Трухой

По ветру разметало и дуб, и холмы.

Кот Баюн подружился с Булгаковым

И растаял средь букв и страниц.

Змей Горыныч убился о скалы

И на ящериц два миллиона

Разбежалась огнистая кровь.

Лишь Кащей в мавзолее лежит,

Раз в два года он делает вдох;

Не несут ему девушек в жертву.

В этой сказке всё гулко. Трубой

Ангел свет усыпил и под дерево сел

Миллиард лет назад. Звёзды киснут.

Ртутью дышит игла, укрепляя яйцо

Изнутри. И ей снится сквозь мрак:

На Покровке ей в кайф с офицером,

Крепдешин её бёдра качает,

На губах дремлет сладкий озноб,

Офицер его кругло ласкает,

Похоть пульсом бурлит-набрякает.

Прошивает игла сказку злом и кружит,

На ветру её юбка танцует,

Офицер губы жадно целует.

Век спустя она дома сидит,

У окна и глядит на живот,

Жуткий ком, что распух в животе, проклинает.

Жадно смотрит в поникшие стекла,

В руках нож, злобно режет себя.

Ртутным паром шипит и кромсает

Её тело игла, что миры пожирает.



_____________________



В пустыне чёрного песка

Растут и крепнут каменные плиты.

Одна из них – судьба моя,

И ворон-время прилетает к ней

Клевать и уменьшать мои минуты.

В пустыне чёрного песка

Нет солнца, там луна – царица.

Она роняет тени на песок,

А ворон-время тени клювом изменяет,

Откалывая то песчинки, то – куски.

Приду однажды я в долину мрачных статуй

И изваяние своё найду. Мне боязно

Глядеть в его уродливую маску,

Себя не опознать в гримасе боли

И годы не сумею посчитать.

Я стану духом, крик мой утечёт во тьму,

Что под пустыней чёрного песка.



_______________________



Я сегодня попал под трамвай

В одной из набоковских книг.

Я на рельсы упал, как ковёр, свёрнутый трубкой, в рулон. В рулет.

Скользил по рельсам, по льду,

Чувствуя мёрзлость сквозь куртку.

Лицо застыло, как небо. Застыло как небо, как лёд.

Я скользил по льду под колёса. Было медленно, будто в кино.

Под колесами вспомнил, что на остановке

Остался стоймя мой ковёр. Свёрнутый в трубку, в рулон.

А я – под колесами, кто отвезёт?

Смотрю в белое небо, не чувствуя боли.

Только холод. Холодные рельсы и лёд.

Из меня что-то жаром течёт.

И вот, я ломтиком сознания просыпаюсь.

Я где-то в комнате: шкаф, кровать, телефон.

Там смс от Даши: «Ты у Серёжи? Ха-ха».

Пытаюсь понять, кто Даша. Пытаюсь нащупать, кто я.

Кто там Серёжа? Ха-ха?

И тут каплями жирными. Чёрными, в них грязь,

пот и масло, сосульки тают на щёки мои.

С живота трамвая на то, что осталось.





МОНОСТИХИ

Всему живому на Земле я - младший брат, хотя я каждого ребёнком вижу.



Смерть скорлупу царапнула слегка и нежно прошептала: «Выходи».



Чёрным битым стеклом заворочался между ухом и нёбом февраль.



в твоей душе на месте расставанья

криком кровоточит рана,

в моей - кривой ухмылкой заживает шрам



У нас чёрные ящики вместо голов, и в каждом – тотем, то ли жив/то ли мёртв.