БЕЛАЯ НОЧЬ
Приехал старинный друг под самые белые ночи. Привез привет от знакомых, вино и башкирский мед. Жене он своей сказал, что едет на море, в Сочи, а сам деранул сюда, и лыбится в полный рот.
— Ну что, — говорит мой друг, — закис здесь совсем, мазурик? Ни лысины, ни живота, — какая же ты манда! Такой же как был — пацан, — как будто вчера фанфурик давили с тобой, а там заместо вина — вода.
— Вот что ты сейчас сказал? — я хлопал его по пузу, — ты сам-то хоть понял что?
— Кто? Я-то? Да мне плевать! Давай-ка забьем сто грамм любви в ротовую лузу и сядем на теплоход на волнах ее покачать.
Мы вышли к Большой Неве, нам было по тридцать с фуем, и жизнь текла за спиной, широкая как река. Мы прыгнули в теплоход. Полночно-молочные струи, слепые огни, и вдоль – кисельные берега. Мы плыли, минуя мосты, и пили с горла перцовку; молчали, глядели в ночь, как в белый густой залив. И было нам хорошо, хотя и чуть-чуть неловко, как будто вернулось все, бессмертием озарив. А утром он улетал в свои незабвенные Сочи. Смеялся: нельзя жену обманывать по пустякам. Хотя я ужасно рад, что этой волшебной ночью намял, наконец, бока ленивым своим годам.
И он улетел, а я садился на желтый автобус и трясся, закрыв глаза, в вонючем его нутре, и снился мне третий класс, и сине-зеленый глобус крутился под шум колес на скользком, как лед, столе.
БУДНИ
Я чувствовал себя виноватым.
Целое утро я не ударил
палец о палец,
пил пиво и писал стихи.
А она всё это время стирала и мыла пол.
Зато я написал прекрасное стихо-
творение.
Дорогая, сказал я ей,
это лучшее из всего, что я написал.
Посмотри.
Она брезгливо наклонилась
над исписанным листком.
Речь шла о покойнике,
которого забыли обмыть
или попросту не удосужились это сделать,
и вот, когда его хоронили,
по его небритым мёртвым щекам
текли слёзы.
Когда она всё это прочла
её лицо перекосилось,
словно она раскусила таракана.
Мерзость,
выдохнула она
и ударила меня по лицу
мокрой тяжёлой тряпкой.
КАТАРСИС
Я зашёл к нему в гости.
Смотри и учись, сказала его жена,
он совсем не пьёт.
Ты что, и вправду не пьёшь?
спросил он, когда
его жена вышла.
Да, ответил я.
Ну ты и урод, сказал он,
тебе никогда не узнать
катарсиса.
Мне пришлось выпить.
Сначала чуть-чуть,
потом мы налакались так,
что еле ворочали языками.
Он уже ничего не мог мне сказать,
он лежал в углу и тихо стонал, а я
молча сидел рядом и ждал
катарсиса.
И вот, когда вернулась его жена,
ее лицо побледнело,
она схватилась за сердце
и сказала мне тихо и проникновенно:
Ну ты и урод.
ГРИБНОЙ СЕЗОН
Зенит опять проиграл.
Голов в матче было как грибов,
наши ворота - до краёв наполненное лукошко.
Игроки вели себя на поле
как в лесу,
устало сказал тренер.
Он знал, что говорил.
В душе медленно росли
горькушки.
Солнце не рыжиком, а мухомором
выглядывало из-за туч.
Опят праыграли,
грустно произнес грузный грузин.
Машины не сигналили, проезжая мимо,
обиженно урча, стуча клапанами
и маховиками.
Заморосил грибной дождь.
Тут и там показались
дождевики.
Все расходились молча,
и только седой старичок-сморчок
прошамкал беззубым ртом упрямое:
Всё равно, Зенит - шампиньон.
ЗИМНИЙ КЛЁВ
Лучше я буду разводить рыб,
твердил он всю дорогу вплоть до самой ветлечебницы,
расположенной в современном здании,
походящим на аквариум.
Мы принесли туда
его зачумлённого пса.
Животные болеют и умирают
так же, как и люди,
сказал нам седой старец
в очереди в приёмный кабинет.
А рыбы, спросил мой приятель.
Про рыб я не в курсе,
сухо ответил старик, подозревая насмешку.
Я помогу вам, сказал человек
в тесном белом халате,
едва взглянув на пса.
Он сделал ему укол.
Жидкость оказалась смертельной.
Вот так, сказал ветеринар, будет лучше всем.
Мы хоронили его на пустыре.
По очереди долбили промёрзшую землю,
словно два сумасшедших рыбака
долбят лунку
вдали от моря.
Потом я выудил из кармана бутылку
с огненной живой водой.
Помянем покойника, сказал я.
Подожди, вспомнил приятель,
тут жена кое-что снарядила.
Он наклонился к сумке,
развернул свёрток
и бережно достал из неё
жареную рыбу.
ГРУППА ПРОДЛЁННОГО ДНЯ
Они прожили вместе сорок два года.
Подумать только, скажете вы,
это не шутка — такая цифра.
И это не предел, скажу я…
Стиральная машина-автомат.
Ионизатор воздуха.
Электромассажер Витафон.
(можете считать это рекламой).
Печь СВЧ. Тостер. Фритюрница.
Кухонный комбайн, собирающий урожай.
Колбаски охотничьи.
Дары моря.
Устойчивый запах мяса
из холодильника, изо рта, из туалета
— на любой вкус.
Сама того не понимая, она продлевает ему жизнь.
Она всё ещё работает, пока он
тщательно жуёт, тщательно полощет
полость рта, чистит зубы и спит,
основательно переваривая пищу.
Она работает.
Он давно не хочет её.
Я говорю не о потенции, а о желании.
Сегодня бы курочку, говорит он.
Она кивает.
Господи, столько лет!
Она знает его сорок два года
и знает, чего он хочет сегодня,
но она не знает, чего хочет она.
Курочку под майонезом, уточняет он.
Залупу тебе, а не курочку,
думаю я.
Под майонезом,
повторяет она тихо,
чтобы не забыть.
МОЯ СЕМЬЯ
Вот уже пять лет
я не здороваюсь с тестем
и года четыре —
с тёщей.
С женщиной я не смог сразу
порвать столь решительно.
Они говорят только между собой.
Что приготовить на праздник,
спрашивает она.
То, что он не любит,
отвечает тесть,
и не захочет у нас украсть.
Надо добавить побольше лука,
вспоминает она,
и немного пересолить.
Но тогда и я тоже
не смогу это есть,
волнуется тесть.
Ты надоел мне, кричит
тёща, закипая вдруг
толстым человеческим самоваром.
Тесть обиженно смотрит в телевизор.
Там начинается передача
«Моя семья».
Здравствуйте, говорит ведущий.
Здрасьте, отвечаю я.
ПОЧТАЛЬОН
Ко мне пэ-пэришёл пэ-пэ-пэчтальон.
Зэ-зэдравствуйте, г-говорит,
вы-вы-вам те-те-телеграмма.
Гы-гыде рарасписаться,
сы-сыпросил я.
Вот зы-здесь.
Я ра-расписался.
От ко-ко-кого, сы-сыпросил он.
Вы-вам-то что?
Не се-сердитесь, сыс-сысказал он,
Вы чи-чи-чего, заика-ка-каитесь?
Ды-да, ответил я,
ка-ка-кагда в-в-волнуюсь.
Ни-ни-ни-ничего, сы-сы-сысказал он,
пы-пы-пыройдёт. Я ра-раньше ты-ты-тоже
за-за-заикался.
Вы-вам ну-нужно б-б-больше г-г-говорить
с не-не-незнак-к-комыми лю-лю-людьми.
Сы-сы-сыспасибо,
сы-сы-сысказал я, за-закрывая д-д-дыверь.
Пэ-пэ-пэжалуйста,
сы-сы-сысказал он.
и па-па-пашёл пэ-пэ-ппрочь.
АКВАРИУМ
В моей прошлой жизни
Я был рыбкой гурами
и жил один в пятилитровом аквариуме,
наполненном тёплой водой.
Единственным моим другом
была большая человеческая ладонь,
которая кормила меня
и меняла воду.
Ладонь была моим другом,
но тогда я ещё не знал,
что друзья имеют обыкновение предавать.
Что знают рыбы о смерти?
Ощущают ли,
находясь на последнем пороге,
её близость?
Верят ли в неё?
Нет.
Так и я,
разбиваясь о моющиеся обои,
не знал,
что умираю,
и та ладонь,
которая несколько секунд назад
привычно извлекла меня из аквариума,
ещё была моим другом.
И осталась им,
потому что в новой жизни я не гурами,
и у меня такая же
решительная и тёплая ладонь…
но аквариума
у меня нет.