8 cентября 2017-го — исполняется ровно год со дня смерти Марата Басырова.
Писатель жив до тех пор, пока живы его тексты.
Мы неоднократно публиковали рассказы и стихи Марата, и намерены продолжать, но сегодня подумали осветить иной жанр. Речь, нетрудно догадаться, о текстах, написанных автором «Печатной машины» и «ЖеЗеЭл» в фейсбуке. Жанр — не нов, как известно. У Баратынского есть стихотворение, в котором поменяй одно слово — «альбом» на «фейсбук» — так и выразится вся сущность пресловутой сетевой социальности:
«Альбом, заметить не грешно,
Весьма походит на кладбище:
Он точно так же, как оно,
Всем отворенное жилище;
Он также множеством имён
Самолюбиво испещрён...».
Поэты золотого века не брезговали «постами» в альбомы (вышеприведённое изъято как раз оттуда). Так и писатели цифровой эпохи не чураются фейсбучной ленты. Разбрасывают, порою, жемчужины, которые единожды сверкнув, обыкновенно укатываются чёрт-знает-куда, теряются в неведомых щелях и херятся. Надобно эти бусины отыскивать и сбирать на нить, потому что у настоящего писателя важна каждая строчка, даже и та, что не пристроилась ни в рассказ, ни в роман.
Басыров не принадлежал к писателям, которые легко разбрасываются словами. Он трудно и кропотливо отыскивал свои самоцветы и филигранно подбирал к ним оправы. У него каждой запятой найдена мера, вес и положение. Этого правила он придерживался и на базарных площадях фейсбука. Посты писал редко, но если писал, то писал хо-ро-шо.
Мы отобрали несколько текстов из открытого доступа на мемориальной странице писателя в фейсбуке. Орфография и пунктуация — авторские.
Ко чтению.
•••
Обнародование своих текстов начал с Прозы.ру, потом перешел на контркультурные сайты, затем неожиданно для себя попал в лонг-лист престижной премии. Везде имел относительный успех: на прозе.ру мне признавались в любви, на одном кк-сайте получил пару неплохих денежных премий, стал финалистом Нацбеста. Но нигде, нигде я не стал своим. В этом признании нет и толики бахвальства. Может быть, только печаль, но и она светла.
•••
Всегда сложно начинать писать новую вещь. Это, наверное, как сознательно решиться забеременеть. Сразу столько сомнений: каким будет ребенок -- здоровым ли, красивым? Бездарным или талантливым? Радость принесет или горечь? Может, вырастет ущербным, неблагодарным, возненавидит родителя и свою страну? Что тогда делать? И самое главное, а вдруг он умрет раньше меня, как я это переживу?
•••
Друзья, мы, писатели, народ завистливый. Есть такое, чего уж там. Мест на Олимпе мало, кто бы что ни говорил. Почти все мы, за крохотным исключением, уйдем в небытие. Нужно с этим жить, с этим писать, находить силы и нервы. И читать других, своих современников. Радуясь, печалясь и завидуя.
•••
Почистил старый рассказ. Жду предложений от Журнального зала, но предпочтение отдам The New Yorker.
•••
СТРАХ И ТРЕПЕТ
Сын получил среднее образование и, подумав, решил пойти в армию, а пока, до призыва, поработать грузчиком. Вызвонив фирму в порту, подписал договор найма и, гордый, принес свой экземпляр домой. Один из пунктов про обязанность сторон начинается так: Исполнитель обязуется на свой страх и риск выполнить работу, указанную в пункте 1.1 Договора.
Жена, прочитав про страх и риск, пьет валерьянку.
Я бы выпил водки, но боюсь рисковать.
•••
Больше всего хочу жить в лесу, с собаками и шашлыком.
•••
Зашел в кафе выпить кофе, за соседним столиком сидела парочка. Говорил в основном он, она слушала и кивала. Он говорил о том, что ей придется работать 15 часов, с восьми до одиннадцати. Семь раз в неделю. Опаздывать нельзя, этого нельзя, и это тоже нежелательно. Когда бы он ни позвонил, она всегда должна быть на связи. Он ценит свое время и предлагает ей так же его ценить. Она должна всегда быть готовой к тому, что нужно будет поднажать, чтобы выжать из себя невозможное. Он говорил бодро, не запинаясь, выглядел уверенно и, судя по всему, был весьма доволен собой. Только однажды споткнулся, когда случайно встретился со мной взглядом.
•••
Сегодня один чудак весь день называл меня Женей. Почему-то он решил, что меня зовут именно так, и я не стал его поправлять. Очевидно, что я нравлюсь ему именно как Женя. Было необычно, словно я все время что-то подворовывал. Напоследок он хлопнул меня по плечу: Бывай, Жека! Пиздатый ты мужик!
Я пожал его ладонь, впервые за день ощутив себя самозванцем.
— Слышь, а тебя-то как зовут?
— Да какая нахуй разница! — сказал он и пошёл прочь.
•••
Не торопитесь с выбором, не впадайте в зависимость от него. Правда на обеих чашах весов, так же, как и ложь. Этот год выявил торопыг — больше ничего. Нет зла и добра — есть только большие скорости.
•••
... и вот я лечу в самолете, и он дрожит, как сукин сын. Его прямо потряхивает, как будто он до смерти боится. Он летит сквозь энергетические потоки, а ведь они и есть тот самый Бог. Мы все шуруем сквозь Него, как сумасшедшие, а Он терпит. Самолет, меня, этих улыбчивых девушек в униформе. О, эти девушки! Вот кто совсем не боится небесной кары! Я тут едва в штаны не делаю от страха, от близости божьего гнева, а они знай себе лыбятся во все стороны, дефилируя по салону туда-сюда. Они каждый день прошивают Бога насквозь и даже не подозревают об этом. Не похоже, что Ему это нравится, но почему-то мы все еще живы. И подпрыгиваем в теле Господа, как на снежных ухабах...
•••
Чтобы писать, нужна энергия. Чтобы ее накопить, нужно отказаться от чувства собственной важности и заодно стереть личную историю. О чем же и как тогда писать? Парадокс.
•••
Приехал брат. Выпили. Легли спать. Разбудил в шесть утра и заставил слушать про испытание грунтов штампом и сваями. То еще испытание, скажу я вам!
•••
У меня лишь одно убеждение. Мы все слабые, от того глупые. И все наши убеждения являются следствием этого обстоятельства.
•••
Василий Иванович, не Чапаев, другой, товарищ отца, бросал курить грамотно, по-кастанедовски собирая намерение. Объявляет всем, что бросает, но через три дня снова дымит. «Не пришло время», — улыбается виновато. И так раз десять. Зато с одиннадцатого бросил напрочь. Созрело намерение.
А вот на пенсию ушёл сразу. Очень её ждал. И умер через два месяца.
•••
Мать предложила посмотреть книжки на балконе — восемь огромных коробок! Внезапные друзья навсегда куда-то съехали, попросили сохранить, и сгинули. «Там обязательно должно быть что-то ценное», — сказала мать. — «Что-нибудь безусловно замечательное».
До меня никто не решался взглянуть на фолианты — выяснилось, в нашей семье в литературе разбираюсь только я. В общем, берегли как реликвии. Отец давно бы вынес всё на помойку, но мать отвоевала до моего приезда.
И вот я с дрожью в руках приступил.
Дальше пафос быстро сменился разочарованием. За разочарованием пришла злость. За злостью обида. Потом растерянность, ужас и, наконец, светлая пушкинская печаль. Все восемь чудо-коробок были набиты советской литературой. Я перебирал книги, смотрел на обложки и понимал, что никогда ничего не читал у этих авторов. Я о них даже не слышал! И книги эти впервые держал в руках. О, что это были за книги! Какие у них были названия! Какие аннотации. Тиражи! Господи, как гремуче ты порой замешиваешь чувства!
Вот что я прочел на развороте одной из них, изданной изд-вом «Советский писатель» 800000-м тиражом:
«Где бы я ни был, я всегда был с моим народом. И останусь с ним, потому что он будет жить до скончанья веков».
И ведь он как в воду глядел, ничего не перепутал. Я сдул пыль с бессмертного произведения и непонятно как подавил огромное желание лечь на дно коробки, прижать к груди кем-то когда-то зачитанный том и умереть.
•••
Я был самым маленьким в классе. Потом пришел новенький, Санёк, и он оказался ниже меня. Через год Санек сравнялся со мной и пошел на обгон, но я поднатужился, и так мы с ним соревновались довольно долго. Это было печально — два карлика, израненное самолюбие. Шумные прыжки в темноте. Я чувствовал, что настанет время, когда я буду снисходителен ко всему этому, но не сейчас.
Но маленьким быть практично. Лёгким и резким сопутствует удача, на таком ходу её всегда можно догнать. И потом, когда смотришь снизу вверх, трезвее оцениваешь ситуацию.
У низкорослых есть время. Например, на то, чтобы подрасти, а пока можно терпеливо всматриваться в детали.
В ожидании развивается воображение. Ты начинаешь расти в глубину, мечтая и страдая одновременно. Мечты и страдания — эта гремучая смесь заполняет твои расширяющиеся пустоты. Начинается зуд.
Я самый изобретательный ребёнок. У меня с десяток макетов вечного двигателя. Я хочу стать космонавтом. Господи, эта мучительная тяга вверх.
Чтобы хоть немного подрасти, я придумываю следующее: прожигаю гвоздём по две дыры в подошвах старых кед. Продеваю сквозь них веревку и привязываю полутора пудовую гирю. Зашнуровываю кеды, ложусь в кровать. Гирю вываливаю за кроватную спинку в ногах — верёвка натягивается и мне приходится цепляться руками за спинку у изголовья, чтобы не сползти вниз.
Ладно, я не расстраиваюсь. Я сворачиваю две петли, продеваю в них руки. Гиря висит над полом, натягивая верёвку. Я в трусах и в кедах, лежу на спине, вытянутый в струнку, прислушиваясь к ощущениям. Ничего особенного я не чувствую. Как будто кто-то тянет меня за ноги, осторожно, но настойчиво, и все.
Однако минут через пятнадцать начинается дискомфорт. Я могу перевернуться на бок, могу даже лечь на живот, но мне нестерпимо хочется согнуть ноги. Я снова начинаю ощущать этот зуд, только теперь я точно знаю его происхождение.
Мне хочется освободиться — вот, чего я желаю больше всего. Чей-то голос внутри меня твердит: Терпи. Но этот голос — не мой.
Поэтому минут через сорок я высвобождаюсь из петель, сажусь и расшнуровываю кеды. Гиря с грохотом падает на пол. Вбегает отец и щелкает выключателем. Он тоже в трусах. Щурясь от света, мы удивленно смотрим друг на друга.
— Ты что тут делаешь? — шипит он.
— Расту, — шепчу я.
Другой раз отец вообще на меня наступил, когда я, посмотрев «Семь самураев», решил отныне спать на полу, но это уже другая история.
•••
В прошедшую пятницу написал заявление об увольнении на предыдущей работе, а сегодня поймал себя на том, что снова нарываю по сайтам вакансии дворника, сторожа, плотника и электрика. А еще установщика окон и дверей, отделочника, сборщика мебели и прочей херни. Господи, когда все это закончится? Как сложно соскочить с наезженного круга, с этой пышущей жаром спирали, обжигающей твою жопу! Что нужно сделать, чтобы больше не корячиться на великих стройках страны? Где тот теплый сухой уголок, в котором я могу спокойно встретить свою старость? Где ощущение счастья от осознания того, что моя жизнь принадлежит только мне?
•••
Закончил. Под конец немного поплакал. Но, как бы ни было, жизнь продолжается. Замечательная жизнь.