Слышим Дашкин стон. Из этой комнаты тоже видно клетку, но с другой стороны. Сидит, смотрит на нас.
— Куда вы ушли? Я вас не видела. Вы меня не бросите? Пожалуйста, посидите кто-нибудь со мной. Макс, я прошу тебя, останься! — лицо жалобное, того и гляди разревётся.
Маленький зелёный поезд со скрежетом прошёл между ней и нами. Теперь мы убедились, что рельсы образуют круг.
— Дашик, не сейчас, извини. Мы же должны выбраться отсюда, понимаешь?
Тебя вытащить! Надо действовать, действовать!
Да отлепишься ты уже от Дашки или как? Сколько можно носиться с её страхами?
— Ребята, собрались, работаем дальше!
Фил разыгрывает то любящего мужа, то капитана. Что бы ни случилось, а из роли выходить не хочет. Хотя нам уже всё равно.
Никогда я ещё так не попадала — что за мерзкая игра? Ведь это игра, конечно игра. И мы все выберемся отсюда. И я больше не буду думать о нём, хватит, никаких контактов. Зачем я только пришла, ведь до последнего сомневалась. Да кому я вру — волосы нарастила, в блондинку перекрасилась — ничего я не сомневалась. Когда Бинт позвал, у меня аж коленки задрожали от радости. Ох, глупая. Я и топ классный подобрала, светлый, полупрозрачный. И штаны в обтяг, жаль, каблуки на игру нельзя, а то бы надела свои фирменные. Это пусть курица Даша дома сидит, уют создаёт, вся такая натюрель, брови домиком, на лице прыщи, ни грамма косметики. А я для него всегда буду мечтой — манящей, недосягаемой. Несущейся впереди, как блестящий монорельс… рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый…
И что? Чем всё обернулось? Дашка и правда заперта — только в реальной клетке. А я выгляжу хуже некуда. На лице кровь размазана, вся потная, штаны грязные, ногти сломанные. Левая сторона после удара током немая. Щека как чужая, рука не поднимается. И он на меня не смотрит! Совсем не смотрит! Так, пройдётся равнодушным взглядом для порядка. Но интереса нет в глазах, это видно. На что я надеялась? Время прошло…
Да, время прошло, но никто из них не изменился. Не сказать, чтоб я ожидала от старых приятелей чего-то особенного, но чего они в жизни добились? До сих пор в игры играют. Прибавили десять лет, а ума? Болтуны, хвастуны. Нет, всё, последний раз я тут с ними ерундой занимаюсь, хватит с меня.
Вот Баг молодец: только что чуть не утонул, а спокоен, выдержан, без суеты. Переодевается на ходу. Джинсы сухие где-то раздобыл. Видимо, в том бомжатнике, в шкафу. Стаскивает с себя мокрую футболку.
О боже, Баг! Это тоже игра? Или что? Я видела такое только в кино — вся спина и часть груди в ожогах — кожа местами будто стянута пищевой плёнкой. А под плёнкой — неровное, мятое, красное, как мясо — ужас! Откуда у него эти ожоги? Может, Фил знает, но он ни разу не говорил со мной об этом.
Все молчат. Делают вид, что так и надо. Странно, так давно общаемся, но ничего про пожар от Бага не слышали, а должно быть сильный пожар был. Фил точно не в курсе. Стоит как вкопанный. И я, чтобы побыстрее замять эту неловкость, говорю ему:
— Давай, открывай рюкзак, посмотри, что там.
Фил его в том шкафу подхватил, чистенький рюкзак, резко отличался от остального вонючего барахла.
Он вытряхнул содержимое на пол, а там ворох старых газет, но не смятых, а как будто аккуратно нарезанных.
Мы все расселись на полу, рассматриваем новую находку. Читаем. Газеты пожелтевшие, старые, годов восьмидесятых, и все вырезки об одном и том же событии. Давняя трагедия в Башкирии — взорвались два поезда. В статье, которая мне попалась под руку, разворот с большой фотографией: перевёрнутый сгоревший вагон, измятый, как консервная банка, за ним ещё один, и ещё, и вставшие на дыбы рельсы. «В железнодорожной аварии близ города Аша погибло 575 человек, 623 получили тяжёлые ожоги и на всю жизнь остались инвалидами». Я на всякий случай запомнила цифры — вдруг придётся вводить какой-нибудь код ещё раз.
«В составе поезда, шедшего в Адлер, было два вагона с детьми, которые ехали в пионерский лагерь. Большинство из них сгорели. В ходе расследования следственная группа установила, что причиной аварии стало некачественное выполнение врезки обвода на трубопроводе из Нижневартовска в Уфу».
Мост и здесь ищет подсказки:
— Смотрите, дата катастрофы — 4 июня 1989 года. 4061989 — это же код, который мы вводили в замок в ванной комнате!
— Какой нам теперь толк от кода, раз мы уже здесь? — удивляется Фил. — Но на всякий случай, конечно, запомним.
— «Машинисты проходящих поездов предупреждали поездного диспетчера участка, что на перегоне сильная загазованность. Но этому не придали значения», — прочитала Пальма вслух. — Я помню эту аварию. Мы мелкие были, а она на всю страну гремела. Горбачев со своей гласностью решил осветить её по полной, сам прилетал на место. Потом шапки со многих чиновников послетали, а я помню фотографию девочки с запёкшимися кудрями на обожженной головке...
— «Надо же такому случиться — поезд, который шёл из Новосибирска, на семь минут опаздывал. Пройди он вовремя или встреться они в другом месте — ничего бы не случилось. Трагедия в том, что в момент встречи от торможения одного из составов прошла искра, там в низинке скопился газ, и произошёл мгновенный взрыв. Рок есть рок», — прочитала я вслух.
— Да, и правда, дикая случайность, — подытожил Фил.
— Это не рок и не случайность! Не случайность и не рок!! Это безалаберность наша и халатность! Почему бы не называть вещи своими именами? — мы услышали голос Бага, и мне показалось, что эти слова сейчас впечатают всех в стену. — Вы знаете, что жители соседних сел месяц — месяц! — жаловались на запах газа, но никто ничего не делал?! А когда падало давление в трубе, газовщики, вместо того, чтобы обойти участок в поисках трещины, просто увеличивали подачу газа — чтобы поднять давление до нужной величины?! Вы это знаете?!
Такого Бага мы ещё не видели. Кажется, убьёт всех нас. А потом и себя. Будто это мы виноваты в случившемся.
— Баг, ну чё ты завёлся? — примирительно ворчит Бампер. — Давай потом про газ. Нам врубиться надо, зачем тут эти вырезки.
— Да иди ты! Для тебя все игра, — Баг отвернулся и тихо добавил, ни на кого не глядя. — А я был там.
Сел на пол, комкает в руках газетную вырезку. Отстранённо так говорит. Я не знаю, как им всем, а мне жутко.
— Мы с мальчишками в ту ночь не спали. Это был первый вечер каникул, мы шутили, болтали. Анна Петровна как раз обходила вагон и сказала: «Ребята, уже час ночи, а вы не спите». А мы на третьих полках разместились, нам так хотелось в одном купе ехать, вместе. Когда грохнуло — крышу снесло. Нас выбросило из вагона — меня и Сашку, друга моего. Это и спасло. А тогда… тогда показалось, что началась война.
Мы молчим. Задавать вопросы никто не решается — страшное у него сейчас лицо.
— Вот что здесь написано у меня, знаете?! Не знаете?! — Баг с силой запустил газетный комок в стену. — Наградили его потом, реаниматолога этого, Григорьева. За геройство!
— Ты знал его? – спрашивает Бампер.
— Да так, узнал немного, — лицо у Бага сделалось совсем страшным. — Я чуть пришёл в себя — лежу на земле, вокруг все черно, сам чёрный, вой сирены, еле дышу от этой гари. Где Сашка? Ползу, кричу, люди где-то вдалеке бегают. Сашка, Сашка, кричу, ты живой? А его куском крыши прижало, почти и не обожжён был. Живой! Сашка, миленький! Я сейчас приведу кого-нибудь, вытащим тебя! Сам не знаю как, но встал на ноги, пошёл за помощью. Увидел Григорьева этого, Василия, лицо в копоти, заляпанные очки. Тащил за рукав. Дяденька, помогите, там Сашка мой! Он подбежал, ахнул, а Сашку в районе живота прижало, говорит: «Я сейчас с пожарными вернусь, один не подниму. А ты сиди, говори с ним, он не должен терять сознание». Я сидел. Долго, очень долго сидел. Рассвело. Не знаю, сколько времени прошло. Может час, может три. А может даже минуты какие-то. Только для меня это была бесконечность. Я говорил, рассказывал что-то. Помню только голые деревья рядом — торчали как сгоревшие спички. Долго говорил, про море, про мамку его, тётю Лиду, пока не понял, что пусто. Некому стало слушать. Умер мой Сашка. Умер, а я ему помощь и спасение обещал. А Григорьев так и не пришёл. Я его больше не видел, только в газетах.
— А очки такие он носил? — спрашивает Пальма, показывая круглые очки с сильными диоптриями.
— Откуда они у тебя? — дёрнулся Баг.
— У трупа в верхнем кармане были.
У меня так всё внутри и похолодело. Смотрю на Фила — вижу, он тоже догадывается. Мы часто думаем одновременно об одном и том же, не сговариваясь, просто мысли сходятся. Я всегда чувствовала, что Баг повёрнутый на дисциплине. Не совсем вменяемый, когда дело доходит до порядка, соблюдения правил — всего такого. Но ненавидеть разгильдяев — это одно, а быть способным на убийство? Неужели труп — это тот несчастный реаниматолог, который не спас его друга? Нет, невозможно. Баг слишком много о себе воображает, кто он такой, чтобы судить?
Пальма внимательно смотрит на Бага, что-то думает себе.
— Баг, дружище! Да если бы я знал, что ты такое пережил! — Бампер подошёл к Багу, обнял за плечи. — И ни слова нам никогда, ни намёка. Ну ты, блин, железный!
— Да, Баг. Но что нам делать с очками? — Пальма буравит его взглядом и стоит не шелохнувшись. — Это веская улика.
— Пальма, ты бля вообще не въезжаешь? Ты фильтруй немного. Человек только что сделал самое страшное признание в жизни! А ты очки какие-то долбанные ему предъявляешь. Может это ты убийца, а? Я вот раньше на тебя не думал, а зря.
— Заткнись, Бампер. У нас будет только одна попытка, чтобы ввести имя убийцы. Это не про сочувствие, и не про сострадание тема, разве не ясно? По логике вещей….
Мост вмешивается.
— Да вы чего, люди? Баг, это ужас, я как врач говорю. Знаю. Мне, прикинь, в детстве тоже досталось. Я обжёг палец. До сих пор как вспомню, так вздрогну. Даже шрам тонкий остался — вот здесь, — Мост протянул Багу руку. — Тоже случайность, бабушка несла горячий компот, а я… — Мост не успел договорить, Фил рявкнул на него.
— К чертям компот, Мост, что за бред? Мы сейчас узнали неизвестные подробности из жизни Бага. Ужасающие, но важные для нас. И он теперь подозреваемый номер один. Ищите новые улики. Живо!
Фил никогда не злоупотреблял своей властью капитана, а наоборот, старался как-то её смягчить. Но только чтоб никто не посягал на его авторитет. За это немедленная кара.
— Что Фил? Мы уже не все у тебя в руках, как раньше, да? — Баг нервно засмеялся.
Дашка опять заныла в своей клетке:
— Как бы снять наручник, Макс? Мне надо его снять! Может, где есть ножовка? Или похожее что-то? Я попробую распилить.
Фил отошёл к решётке, мы занялись обыском комнаты.
Я решила взять паузу — присела на корточки, прислонившись к холодной стене. Не хочу смотреть, как он там вокруг неё….
В дальнем углу комнаты неожиданно включился ночник. В его свете стала видна детская кроватка с деревянной решёткой, застелена лоскутным покрывалом. Рядом — пеленальный столик. Над ним слева я вдруг увидела мою собственную фотографию — хороший портрет, красивый. Что за фотка? Откуда она здесь? Я такой не помню. Справа, в такой же белой рамке, фотография Фила, а внизу, ровно по центру — пустая рамка розового цвета с алым сердечком.
Я вскочила. В глазах потемнело, дух захватило. Медленно, как сквозь воду, я подошла к детской кроватке, уже понимая, уже догадываясь, что там может лежать, какой именно скелет из шкафа достанет этот ненормальный, заманивший нас на квест, безумец. Живот скрутило медленной, как будто фантомной болью.
Мост подскочил:
— Ир, тебе плохо?
— В этот раз обойдусь без искусственного дыхания! — говорю ему, а сама вижу только рамку над кроваткой.
Этот квест устроил не безумец, а злой дух. Откуда ему известны мои мысли? Я ведь тоже думала, что это должна была быть девочка.
Пальма меня опередила. Первой подошла к кроватке, достала из неё пупса в розовой распашонке и кружевном чепчике. Пупс сначала агукнул, после чего скрипучим тянущимся голосом, будто батарейки сели, протянул:
— От-крой. Ме-ня.
Как в дешёвом ужастике.
Бампер хватает пупса, и они с Пальмой стаскивают с него одежду. Сзади на спине у куклы защёлка. Половинки туловища раскрылись, как киндер-сюрприз. Бампер вытаскивает из куклы медицинскую карту и с ходу перекидывает её Мосту. Мост быстро листает её и, ни слова не говоря, протягивает мне, но Пальма перехватывает карту. Прямо как в детстве: хулиганы отобрали дневник и гоняют его по кругу, а я бегаю от одного к другому — тщетно.
— Проведено прерывание нежелательной беременности. Чернова Ирина Николаевна. Группа крови первая. Резус фактор положительный.
— Ты делала аборт? — Пальма смотрит на меня многозначительно. Капитан Очевидность. Совесть нации. Ещё одна судья нашлась тут!
Я кидаюсь на Пальму, пытаюсь выхватить карту.
— А ты не делала? Отлично, поздравляю.
— Ир, ну чё ты обижаешься! Я спросила, правда это или нет? Здесь всё имеет значение. Держи свою карту. Но может там есть ключ? Или шифр?
Баг выхватил карту из рук Пальмы и громко (наверняка Дашка услышала в своей клетке) зачитал отрывок из медицинского заключения: «Из-за повреждения шейки матки репродуктивная функция прекращена полностью».
Пальма вздыхает то ли сочувственно, то ли неодобрительно:
— Ир, это что, тоже правда?
Я смотрю на Фила. Он далеко, у клетки. И не со мной. А я вынуждена объясняться с этой моралисткой с рабочей окраины. Уставилась на меня как полиция нравов.
Трус, трус, сто раз трус! Утешай свою Дашу, она там привязана — коза у столбика. Ужасно, подло, глупо….
— Здесь нет ножовки, Даш. Ты не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — говорит ей как ни в чём не бывало. А то, что происходит со мной, его не касается!
Бампер в это время потрошит пупса дальше — на кроватку сыплются наши с Филом фотки. Вот мы гуляем по парку. А здесь выходим из гостиницы, держась за руки.
— Фил, а ты что здесь делаешь, на фотках? Это же недалеко от Пироговки? Ты что, Ирку провожал на аборт?
— Может, ты заткнёшься, Мост? Хватит нести чушь?
— Фил, о чём они говорят? — лепечет Дашка.
— Меньше детей, меньше страданий, – наигранно успокаивает меня Бампер.
— Может, не будем поддаваться на все эти провокации и сохраним хотя бы остатки человеческого достоинства? — кричит Фил.
Сам-то он верит в то, что несёт? Испугался за себя, за свой авторитет, подонок.
Сейчас бы вдохнуть чистого воздуха. Сглотнула быстро, вдох — выдох, голову вверх запрокинула, чтобы слёзы обратно закатились. Хрен им, никто не увидит меня плачущей. Слушаю, как Фил успокаивает жену.
— Это ничего не значит, Даш. Мы вместе — это главное. И всегда будем вместе, что бы ни случилось, — Фил стоял на коленях у клетки, стыдливо, лицемерно морщился и пытался дотянуться до её руки, но она лежала ничком, не отвечала, а он все скулил, — и мы вытащим тебя, я обещаю!
Вот и мне он говорил то же самое перед операционной. «Всё будет хорошо, Ириш. Я обещаю!»
— Но по датам, Макс! По датам, что на фотографиях и на карте, это было уже после свадьбы, — Бампер ухмыляется.
Как же вы все любите, когда удар направлен на кого-то другого, лишь бы не на вас!
Даша лежит на полу, всхлипывает:
— Я всегда знала, что ты, что вы…. Я подозревала, помнишь, когда домой пришла, а вы там, на кухне, такие сидите, полные любви ко мне, бросились встречать. Я так и знала, я чувствовала — всегда! Какой же ты....
Страшный маленький поезд делает круг за кругом, круг за кругом.
Не могу их обоих видеть, такие жалкие, зацикленные на себе, нытики. Сейчас начнутся истерики, самое время и место! Фил окончательно раскис, вцепился в решётку, бормочет там что-то. А время идёт. Надо продолжать поиск, кто нас отсюда вытаскивать будет, если не мы сами? Я уже спокойна. Спокойна. Всё прошло. Всё нормально. Ещё немного и мы выберемся — и сразу домой, на фиг этих друзей-гопников. Сто лет не видела, не надо было и вспоминать. А завтра выходной — пойду с утра пить кофе с фисташковыми эклерами, съем целую коробку, надо себя как следует побаловать. И шопинг. И забыть, всё забыть! Главное сейчас: не смотреть на пустую рамку. Но глаза сами поднимаются. Руки трясутся. Это он, он меня подтолкнул трус, урод! Я же не хотела! Это он настоял, ласковый был, обманул. Зассал, что жена узнает. А я послушалась — зачем, зачем? Как глупо….
Я машинально шарю руками по столику.
— Зачем ты ищешь здесь? Тут нет ничего, — голос Пальмы привёл меня в чувство. — Пошли, там Бампер нащупал дверь в стене.
— Бля, закрыто! — кричит он. — Ребят, вот она походу — третья комната, Бинт говорил, что их три будет, помните? Короче, нам туда двигать. Фил, ну давай уже, командуй, фиг ли мы опять топчемся? Потом разберетесь с вашими драмами. Выйти бы отсюда.
Все равно тянет. Как ни отворачивайся — везде вижу её, эту розовую рамку. Маленькая, нежная, с плюшевым мишкой и алым сердечком. Я протянула руку и сняла сердце с рамки. Оно оказалось магнитом, с отверстием посередине.
— Ирка, молодец!
Пальма догадалась сразу: вытянула шнурок из кед, быстро подошла ко мне, выхватила магнитное сердце и продела шнурок сквозь отверстие.
— Даш, ты успела заметить, куда упал ключ? — Пальма была уже у решетки, отпихнула Фила плечом, тот не сопротивлялся.
— Что? — Даша приподняла голову. — Да, да, я заметила, вон в ту щель, где первый поворот игрушечных рельсов.
Пальма легла на живот, просунула руку по плечо в клетку и закинула магнит, как удочку, в щель между рельсов. Через минуту выудила ключ, который мы уже считали потерянным. Ловко! Бросила его Даше, та поймала, попыталась открыть наручник.
— Не подходит! Что делать? — она в панике.
— Еще раз пробуй, сосредоточься, — настаивает Фил, но нам уже всем видно, что ключ слишком велик, он явно для большего замка, чем крошечный замочек наручника.
У Даши истерика. Фил в ярости хватается за прутья клетки и пытается их выломать, как орангутанг в зоопарке.
— Ребята, прошу! — умоляет он, — признавайтесь уже: кто этого чувака грохнул? Я в полицию не заявлю, жизнью клянусь! Просто Дашку освободим и в гробу я вас всех видал! Признавайтесь, суки! Пожалуйста!
— Да если бы мы знали! — говорит Баг, — разве бы мы тут торчали?
Бампер подходит к клетке:
— Даш, давай сюда ключ, бросай! Только аккуратно.
Она слабо швыряет ключ нам, он чуть было опять в щель не улетел, Бампер еле поймал. Вот же бестолочь: ей не пригодился — значит никому не надо.
Бампер уже у двери:
— А вот сюда подходит! — рад, как ребёнок, которому удалось собрать башню из кубиков. Так бесхитростно рад, что мне даже смешно — не наигрался ещё мальчик.
Всё-таки отпускает меня постепенно, даже улыбнуться могу. Вот только бы про рамку розовую не думать, пустоту эту не видеть. Сейчас, ещё немного и успокоюсь. Поскорей бы все забыли про меня, не нужно сочувствия, не надо жалости.
Внезапный лязгающий звук — потолок в клетке опускается ещё сантиметров на десять — падают часы, отсчитывавшие время назад. В горле пересыхает от страха.
— У вас осталось тридцать пять минут, — сообщает сверху голос из динамика.