Во время прогулки кто-то оказывается позади, от безмолвности или усталости сбавляя шаг. Время прогулки протяженное: один держится поодаль, чтобы другой вытягивал ритм, или, напротив, кто-то разворачивает время назад, если впереди оно остановилось. Туман похож на промокшую вату. Шагаю по следам, что крупнее моих. Некоторые важные прогулки я совершаю в чужой обуви. Черно-белая фотография, или уже цвета сепии. Дорога, леса и поля, то есть – дорога между лесами и полями. Справа, вдоль, идёт мальчик, спиной ко мне. Маленький затылок. Я приближаю фотографию, чтобы увидеть мальчика, но приближение срабатывает только на дорогу, вот я уже почти стою здесь, а он все отдаляется.
Капли воды на самой фотографии становятся пятнами на дороге. Ты отворачивалась, потому что ты младше. Я тянулась, потому что я старше и слабее. Ты выше. Я тише. Ты лучше. Я злее. Мои руки похожи на твои. А черты лица – нет. Ты шла впереди и разматывала свой плащ, а потом размахивала им. Я знала, что он тёплый и тяжёлый, почти пальто, но в твоих руках это был шёлковый платок. Я злилась на тебя, я ревновала, я не справлялась, а ты была спокойна, нежна. Вот почему среди наших общих фотографий особенна та, где ты обнимаешь меня со спины, а я накрываю твои руки своими, и получается шейный узел. Потолок расписан. Роспись похожа на зелёные ветки: тонкие, но пышные. Потолок напоминает шаль, раскрытую над тобой – женскую, нарядную. Как если бы она вернулась и укрыла ей тебя, спящего, вдруг открывшего глаза, но не проснувшегося окончательно. А всё серое, что тянется до неё, этой шали, только основа, поддержка, ограда. Ближе к витражу шаль розовая. Ниже, над обычным окнами – светлая, почти белая. Упадёт ли она на тебя, если ветер подует? Межкаменные швы напоминают спицы зонтика. Он сложится? Или он только раскрылся? А там дождливо? Или, наоборот, слишком солнечно? Расскажи. Я хочу дотронуться до этих ветвей. Они осыпятся. Встряхнутся. Или просто пошевелятся. Или уколят. Но я хочу услышать. Потом сложить ладони между собой, успокоиться. Помолиться. Вот такая молитва. Подветвенная.
– Ты идёшь? Пойдем дальше, – он отвернулся и посмотрел на неё через отражение в зеркале, и его взгляда она не заметила, обнимая себя перекрещенными руками. Если делать запись колокольного звона на ходу, то вместе с колоколами остаются слышны шаги. Это правильно. Святой звук и ходьба. Зимой – скрип снега. Летом – скрип песка. Весной ноги проваливаются, слышно, как лопается земляная мякоть. Осень, конечно, шуршит за твоими шагами. Тратит так много денег на меня, мне всё время не по себе, но я стараюсь учиться принимать эту заботу и мечтать о том, как смогу всё вернуть, и мне будет не сложно это сделать. Чувство вины возникает легко и утяжеляет сердце. Забота о человеке делает человека одновременно мягким и тяжёлым, похожим на мокрый трикотаж. Но если ты не трикотаж, а например, органза, которая всё пропускает, или марля. А хлопок быстро высыхает, от этого холодно. Я шла по набережной городской реки, на другой стороне тянулись кафе. Стекла одного выпрямлялись от самого потолка к полу, света было мало, голубизны от воды – много, и люди, и окна, и пространство внутри безводного аквариума казались голубыми, тёмно-синими, иногда чёрными. Я хотела быть когда-нибудь, как они, быть ими: глубокого синего цвета, покрытыми очертаниями спины в моих глазах. Я хотела бы смотреть на себя не только со стороны. Я хотела бы смотреть на себя со спины.
Вот витрина, и витрины могут многое рассказать прохожему о городе. Четкие очертания: кто-то стоит. Расплывчатые: кто-то идет. Но стоит сместить угол обзора, двоится всё. Значит, если сделать одно малое движение в сторону – всё в глазах обретает близнеца. Ты остановился и сказал: «Смотри, какое небо». Несколько раз его сфотографировал. И больше никогда так не говорил. А небо чистое, облака стоят только над нами. Лучи сквозь них рвутся, и оттого рвутся облака, как куски ткани, как листы промокшей бумаги, как слова в ветреную погоду или на бегу. Как моя обувь, когда я долго брожу с тобой. На эту скучную воду я готова смотреть вечно, если ты стоишь позади.
Но если ты уйдёшь, я найду ее интересной.
Почему у воды можно сидеть так долго. А под водой – нельзя. Человеческое тело не справедливо. Бессознательные фотографии при повторном (обратном) просмотре возвращают тебя к испытанной бессознательной радости. Как если сохранить речной поток движущимся в руке, кулаке, ракушке, шкатулке, а потом открыть дома и уплыть.