Мария Панкевич
ПАСТОРАЛЬНАЯ ИДИЛЛИЯ
хроника текущих событий
Хватит нам силы разжать,
Хватит нам силы порвать,
Всех вам не пересажать,
Всех вам не оштрафовать!
Лес — наш единственный вдох!
Мы те, кто не врал и крал.
Выжили — кто пренебрёг.
Выжили те, кто гулял.
(московское современное народное творчество из Сети)
Измайловский парк загорожен барьерами и затянут лентами. Но обезумевший от нахождения в четырёх стенах народ ломает барьеры, ленты рвёт и прёт в парки, и уходит в леса, и сочиняет злободневные стихи, которые я поставила эпиграфом.
Когда в мире бушует смерть, закрыты для въезда и выезда города, а люди находятся на самоизоляции, грубо говоря — сидят по своим норам в принудительном порядке непонятно на какие деньги, гулять хочется особенно. В Москве просто тюремный режим, в Петербурге, говорят, попроще, но — закрыты для прогулок сады и скверы, детям замотали лентами детские площадки, и им тоже не погулять, по улицам надо ходить в масках, которые все называют намордниками, и в перчатках. Вот такая у нас весна, вот такое нас ждёт лето.
Когда-нибудь мы будем вспоминать всё это как страшный сон. Вспоминается — вот поднялась вода в тёмной Фонтанке белой ночью, и чайки сидят в ряд на парапете, смотрят кумушками на прохожих, вот вино из горлышка на двоих в Таврическом саду на лавке, смотри по сторонам, чтобы не было копов! Вот подруга плачет у иконостаса в Казанском соборе, и огромная очередь из туристов к иконе Казанской Божьей матери, ставьте свечки, девочки, к кресту, ко Христу, вот из бара в бар по Рубинштейна до башенки Пяти Углов, где мастерская Сёмаса*, а вот отличный дворик с граффити, давайте здесь покурим, не спалят, и что дальше? К поэтам на Ваську или к Платону в «Фаренгейт»**? А ночью в Mod***, там моя ди-джейка сегодня, — о таких прогулках пока остаётся только мечтать.
Я приехала в Москву на «Ласточке» по просьбе приятельницы-режиссёра. Эта прогулка была не столь стремительной — со всеми остановками, Бологое, Тверь э сетера — но зато я успела написать в поезде пронзительный рассказ «Крадукты» о приключениях в родном городе. Санкт-Ленинград — называют его мои друзья-москвичи.
В планах было продавать в Москве нейротехнологии. Я разок помедитировала в нейрокепке под медитативное приложение. Суть в том, что четыре электрода, вмонтированные в кепку ли, бандану ли, считывают информацию с коры головного мозга, а приложение фиксирует, как ты расслабляешься или концентрируешься. Хорошо для тимбилдинга, удачный кейс для тех, кто решил бросить пить. Не думаешь ни о чём — играет приятная музыка. Начинается информационный шум — музыка смолкает, и надо сделать усилие, чтобы она заиграла. Расслабляет, да. На компьютере можно так силой мысли нарисованный шарик подбрасывать, рисуются диаграммы работы мозга. Двусторонний нейроинтерфейс, чудеса науки. Пытались его продать одному продюсеру, тот обещал подумать. Сорок тысяч рублей, ну, тридцать тысяч девятьсот, понятно — сумма нуждается в осмыслении даже для жителей богатой столицы нашей многострадальной страны. Особенно с началом карантина, хотя в нём занятие неплохое.
Я почти сразу поняла, что деньги мы если и увидим, то очень нескоро. Оборудование принадлежало парням-программистам, а наша вроде бы как творческая составляющая. Меня порадовали прогулки в легендарную рюмочную «Зюзино», где были выступления и концерты знакомых, и моя беременная приятельница, решив вернуть своего парня обратно, выставила меня вон. Пришлось прогуляться в другой конец Москвы в гости.
И там я встретила Славу. Он широко улыбался на тесной кухне и рассказывал истории из своего следовательского прошлого. Всё, что я люблю — смесь трагичного и весёлого. Как раз я стала читать умную книгу по сценарному мастерству, где обозначено ясно: любая комедия рождается из трагедии и конфликта, иначе персонаж получится плоским.
Как ему дали первое дело по мошенничеству, и ещё курсантом Высшей Школы Милиции в рамках практики в отделе ему пришлось опросить почти триста потерпевших, пока он не понял, что это подследственность прокуратуры. Женщина (мразина, как выразился Слава), начальница ЖКХ, прописывала в квартиры стариков несусветное количество гастарбайтеров, которые платили ей, и зарабатывала до следственного изолятора, куда он её отправил, огромные деньги. Как плакали бабушки у него в кабинете, а в коридоре стояла очередь из потерпевших, и он догадался повесить за стекло бланк, на котором был образец их заявлений, чтобы дело шло быстрее. Как он сообразил, что ЖКХ относится к государству, и должно разбираться другое ведомство, но опросил всех и добился правды. Как он ездил на убои и ловил бандитов, и помогал людям. Я всегда очень настороженно и скептически относилась как к настоящим, так и бывшим сотрудникам милиции-полиции, но тут я прониклась — и влюбилась. Говорила мне мать, если выйдешь замуж, так за мента. Другой с тобой, мол, не справится. Какая-то странная философия, правда ведь?
В мае в Москве объявили карантин — нельзя отходить больше чем за сто метров от дома. Потом — что можно выходить только по электронным пропускам по личным и семейным делам на двадцать четыре часа два раза в неделю. Мы часами сидели на кухне и гуляли только в магазин «Морква», что напротив дома, но потом решили — свежий воздух только на пользу, и нарушили, отодвинув забор, и проникнули в парк. А там три зеркальных пруда, и зелень, и свежий ветер, и ни души, и такое это было блаженство после сигаретного дыма и многочасового сидения на табуретках! Мне показали ансамбль усадьбы Михалково, копию крепости Бендеры, которую построил Панин после победы над турками в крепости Бендеры. И всё это в пяти минутах ходьбы от места нашей самоизоляции. Красота! Вернулись домой обновлёнными, копы нас не поймали. Как за рубеж слетали, такое было эйфоричное ощущение.
Мы решили, что гулять всё равно будем, просто чтобы не сойти с ума. Сели втроём — Слава-летчик, мой Слава и я — на лавку больше чем в ста метрах от дома. Вдруг подошли сотрудники полиции. Потому что больше чем вдвоём по новым правилам собираться нельзя.
— Почему нарушаете? — спросили они.
— Да одурели уже дома сидеть, — мрачно ответил Слава.
— Ну, мы домой? — жалобно спросила я.
По банке пива, что подло торчала из пакета, сотрудники поняли, что мы не богачи и не стали нас штрафовать на пятнадцать тысяч рублей — с каждого по пять. Ужас!
— Сидите дома! — приказали они.
И мы уныло поплелись обратно. Невыносимо, когда ограничивают свободу передвижения. Это не то, что тюрьма — это узаконенное рабство во имя шаткой безопасности.
Через несколько дней, не выдержав, мы втроём же отправились в парк рядом с домом снова, ну кому вредил кислород? Должен был быть парад самолётов на девятое мая, хотели увидеть хоть краем глаза из кустов. Но опять засекли и стали страшно орать в рупор. При попытке к бегству нас пересекли участковый, ППСник и две девушки в форме. Мы снова как-то отмазались, но они сказали, что задержат нас и отвезут в кутузку, если ещё раз увидят на районе. Больше рисковать мы не захотели, и Слава забрал меня к себе в деревню за сто километров от Москвы окольными тропами по МКЦ. В электронный цифровой пропуск мне вбил — типа я сотрудник его ИП и едем мы по работе.
Тут по сравнению со столицей вольница и рай, гуляй — не хочу. До ближайшего магазина восемь километров через волшебный сказочный лес. Там сосны, ели, ноги утопают то во мху, то в лужах, и всё зацветает, даже айва и яблоня на нашем участке. Да одна прогулка до туалета по двадцати соткам земли чего стоит! Особенно под дождём или с фонариком.
Днём мы читаем книги, вечерами слушаем соловьёв, а ночью на меня наваливается липкий удушающий страх, и Слава заглушает мои сонные крики поцелуями, бормоча: «Маленькая моя, со мной тебя никто не тронет, я всегда буду с тобой, ты жизнь моя…»
Жизнь. Сейчас это особенно важно. Мне сказал друг, у которого умер от короновируса отец, что хоронят умерших от этой заразы в чёрных герметичных пакетах и закрытых гробах. Эти новости повсюду — в лентах соцсетей, от знакомых изо всех городов и стран.
Мир превратился в войну за жизнь, за выживание.
Мы общаемся только с продавщицей сельмага, что почему-то называет водку «девочками». Она запретила нам приходить к ней без масок, но мы нашли строительные респираторы. Это дополняет образ — я в камуфляжных штанах, Слава с моим камуфляжным рюкзаком, что подарил мне парень, который ездил на настоящих танках по Абхазии. «Это вы так издалека пришли!» «Да мы просто гуляли…»
Пасторальная наша идиллия… Мы завариваем чай со смородиновым листом, едим суп с крапивой и топим баню, от меня пахнет полынью, дубом и дымом, а звёзды такие яркие, что даже я со своим плохим зрением вижу Ковш и Кассиопею. Русская печь, русская речь, русские берёзки.
Мой рассказ получился скорее журналистским нежели литературным, но это важно будет прочитать, когда закончится весь этот ад, и останутся только воспоминания о том, как мы выживали. Он получился и о прогулках, и о любви к прогулкам, и о любви. В самых невыносимых условиях — возможно, я сейчас скажу банальность, но тем не менее — мир спасёт только любовь. Это по-христиански. И я знаю, что часто любовь к Богу приходит к человеку, когда ему плохо и страшно. А сейчас храмы закрыты. Но не всегда между тобой и Богом нужен посредник. Я верю, и всегда верила, что он с каждым из нас и всегда помогает.
Конечно, всё когда-то вернётся на круги своя, как и я вернусь в Санкт-Ленинград с любимым. Там прогулки по моим мостам, рекам и каналам — стоят ли сейчас в любую погоду тётеньки с рупорами на набережных? Нет же! — там мой отец и друзья, там раскидано по нескольким квартирам моё движимое приданое в виде книг, картин и вещей. И я скучаю по городу. Сегодня во сне я бормотала — «Михайловская, десять». Оказывается, там дом купца Степанова. Но такой адрес есть и в других городах, а я так мало где была.
Мы живём в парадоксальное время. Можно получить информацию из любой точки мира, но что будет завтра, не спрогнозирует ни правительство, ни экстрасенсы, ни бабка Ёжка. Может, кстати, она живёт в нашем чудо-лесу — мы его ещё не до конца осмотрели.
Хватит нам силы порвать,
Всех вам не пересажать,
Всех вам не оштрафовать!
Лес — наш единственный вдох!
Мы те, кто не врал и крал.
Выжили — кто пренебрёг.
Выжили те, кто гулял.
(московское современное народное творчество из Сети)
Измайловский парк загорожен барьерами и затянут лентами. Но обезумевший от нахождения в четырёх стенах народ ломает барьеры, ленты рвёт и прёт в парки, и уходит в леса, и сочиняет злободневные стихи, которые я поставила эпиграфом.
Когда в мире бушует смерть, закрыты для въезда и выезда города, а люди находятся на самоизоляции, грубо говоря — сидят по своим норам в принудительном порядке непонятно на какие деньги, гулять хочется особенно. В Москве просто тюремный режим, в Петербурге, говорят, попроще, но — закрыты для прогулок сады и скверы, детям замотали лентами детские площадки, и им тоже не погулять, по улицам надо ходить в масках, которые все называют намордниками, и в перчатках. Вот такая у нас весна, вот такое нас ждёт лето.
Когда-нибудь мы будем вспоминать всё это как страшный сон. Вспоминается — вот поднялась вода в тёмной Фонтанке белой ночью, и чайки сидят в ряд на парапете, смотрят кумушками на прохожих, вот вино из горлышка на двоих в Таврическом саду на лавке, смотри по сторонам, чтобы не было копов! Вот подруга плачет у иконостаса в Казанском соборе, и огромная очередь из туристов к иконе Казанской Божьей матери, ставьте свечки, девочки, к кресту, ко Христу, вот из бара в бар по Рубинштейна до башенки Пяти Углов, где мастерская Сёмаса*, а вот отличный дворик с граффити, давайте здесь покурим, не спалят, и что дальше? К поэтам на Ваську или к Платону в «Фаренгейт»**? А ночью в Mod***, там моя ди-джейка сегодня, — о таких прогулках пока остаётся только мечтать.
Я приехала в Москву на «Ласточке» по просьбе приятельницы-режиссёра. Эта прогулка была не столь стремительной — со всеми остановками, Бологое, Тверь э сетера — но зато я успела написать в поезде пронзительный рассказ «Крадукты» о приключениях в родном городе. Санкт-Ленинград — называют его мои друзья-москвичи.
В планах было продавать в Москве нейротехнологии. Я разок помедитировала в нейрокепке под медитативное приложение. Суть в том, что четыре электрода, вмонтированные в кепку ли, бандану ли, считывают информацию с коры головного мозга, а приложение фиксирует, как ты расслабляешься или концентрируешься. Хорошо для тимбилдинга, удачный кейс для тех, кто решил бросить пить. Не думаешь ни о чём — играет приятная музыка. Начинается информационный шум — музыка смолкает, и надо сделать усилие, чтобы она заиграла. Расслабляет, да. На компьютере можно так силой мысли нарисованный шарик подбрасывать, рисуются диаграммы работы мозга. Двусторонний нейроинтерфейс, чудеса науки. Пытались его продать одному продюсеру, тот обещал подумать. Сорок тысяч рублей, ну, тридцать тысяч девятьсот, понятно — сумма нуждается в осмыслении даже для жителей богатой столицы нашей многострадальной страны. Особенно с началом карантина, хотя в нём занятие неплохое.
Я почти сразу поняла, что деньги мы если и увидим, то очень нескоро. Оборудование принадлежало парням-программистам, а наша вроде бы как творческая составляющая. Меня порадовали прогулки в легендарную рюмочную «Зюзино», где были выступления и концерты знакомых, и моя беременная приятельница, решив вернуть своего парня обратно, выставила меня вон. Пришлось прогуляться в другой конец Москвы в гости.
И там я встретила Славу. Он широко улыбался на тесной кухне и рассказывал истории из своего следовательского прошлого. Всё, что я люблю — смесь трагичного и весёлого. Как раз я стала читать умную книгу по сценарному мастерству, где обозначено ясно: любая комедия рождается из трагедии и конфликта, иначе персонаж получится плоским.
Как ему дали первое дело по мошенничеству, и ещё курсантом Высшей Школы Милиции в рамках практики в отделе ему пришлось опросить почти триста потерпевших, пока он не понял, что это подследственность прокуратуры. Женщина (мразина, как выразился Слава), начальница ЖКХ, прописывала в квартиры стариков несусветное количество гастарбайтеров, которые платили ей, и зарабатывала до следственного изолятора, куда он её отправил, огромные деньги. Как плакали бабушки у него в кабинете, а в коридоре стояла очередь из потерпевших, и он догадался повесить за стекло бланк, на котором был образец их заявлений, чтобы дело шло быстрее. Как он сообразил, что ЖКХ относится к государству, и должно разбираться другое ведомство, но опросил всех и добился правды. Как он ездил на убои и ловил бандитов, и помогал людям. Я всегда очень настороженно и скептически относилась как к настоящим, так и бывшим сотрудникам милиции-полиции, но тут я прониклась — и влюбилась. Говорила мне мать, если выйдешь замуж, так за мента. Другой с тобой, мол, не справится. Какая-то странная философия, правда ведь?
В мае в Москве объявили карантин — нельзя отходить больше чем за сто метров от дома. Потом — что можно выходить только по электронным пропускам по личным и семейным делам на двадцать четыре часа два раза в неделю. Мы часами сидели на кухне и гуляли только в магазин «Морква», что напротив дома, но потом решили — свежий воздух только на пользу, и нарушили, отодвинув забор, и проникнули в парк. А там три зеркальных пруда, и зелень, и свежий ветер, и ни души, и такое это было блаженство после сигаретного дыма и многочасового сидения на табуретках! Мне показали ансамбль усадьбы Михалково, копию крепости Бендеры, которую построил Панин после победы над турками в крепости Бендеры. И всё это в пяти минутах ходьбы от места нашей самоизоляции. Красота! Вернулись домой обновлёнными, копы нас не поймали. Как за рубеж слетали, такое было эйфоричное ощущение.
Мы решили, что гулять всё равно будем, просто чтобы не сойти с ума. Сели втроём — Слава-летчик, мой Слава и я — на лавку больше чем в ста метрах от дома. Вдруг подошли сотрудники полиции. Потому что больше чем вдвоём по новым правилам собираться нельзя.
— Почему нарушаете? — спросили они.
— Да одурели уже дома сидеть, — мрачно ответил Слава.
— Ну, мы домой? — жалобно спросила я.
По банке пива, что подло торчала из пакета, сотрудники поняли, что мы не богачи и не стали нас штрафовать на пятнадцать тысяч рублей — с каждого по пять. Ужас!
— Сидите дома! — приказали они.
И мы уныло поплелись обратно. Невыносимо, когда ограничивают свободу передвижения. Это не то, что тюрьма — это узаконенное рабство во имя шаткой безопасности.
Через несколько дней, не выдержав, мы втроём же отправились в парк рядом с домом снова, ну кому вредил кислород? Должен был быть парад самолётов на девятое мая, хотели увидеть хоть краем глаза из кустов. Но опять засекли и стали страшно орать в рупор. При попытке к бегству нас пересекли участковый, ППСник и две девушки в форме. Мы снова как-то отмазались, но они сказали, что задержат нас и отвезут в кутузку, если ещё раз увидят на районе. Больше рисковать мы не захотели, и Слава забрал меня к себе в деревню за сто километров от Москвы окольными тропами по МКЦ. В электронный цифровой пропуск мне вбил — типа я сотрудник его ИП и едем мы по работе.
Тут по сравнению со столицей вольница и рай, гуляй — не хочу. До ближайшего магазина восемь километров через волшебный сказочный лес. Там сосны, ели, ноги утопают то во мху, то в лужах, и всё зацветает, даже айва и яблоня на нашем участке. Да одна прогулка до туалета по двадцати соткам земли чего стоит! Особенно под дождём или с фонариком.
Днём мы читаем книги, вечерами слушаем соловьёв, а ночью на меня наваливается липкий удушающий страх, и Слава заглушает мои сонные крики поцелуями, бормоча: «Маленькая моя, со мной тебя никто не тронет, я всегда буду с тобой, ты жизнь моя…»
Жизнь. Сейчас это особенно важно. Мне сказал друг, у которого умер от короновируса отец, что хоронят умерших от этой заразы в чёрных герметичных пакетах и закрытых гробах. Эти новости повсюду — в лентах соцсетей, от знакомых изо всех городов и стран.
Мир превратился в войну за жизнь, за выживание.
Мы общаемся только с продавщицей сельмага, что почему-то называет водку «девочками». Она запретила нам приходить к ней без масок, но мы нашли строительные респираторы. Это дополняет образ — я в камуфляжных штанах, Слава с моим камуфляжным рюкзаком, что подарил мне парень, который ездил на настоящих танках по Абхазии. «Это вы так издалека пришли!» «Да мы просто гуляли…»
Пасторальная наша идиллия… Мы завариваем чай со смородиновым листом, едим суп с крапивой и топим баню, от меня пахнет полынью, дубом и дымом, а звёзды такие яркие, что даже я со своим плохим зрением вижу Ковш и Кассиопею. Русская печь, русская речь, русские берёзки.
Мой рассказ получился скорее журналистским нежели литературным, но это важно будет прочитать, когда закончится весь этот ад, и останутся только воспоминания о том, как мы выживали. Он получился и о прогулках, и о любви к прогулкам, и о любви. В самых невыносимых условиях — возможно, я сейчас скажу банальность, но тем не менее — мир спасёт только любовь. Это по-христиански. И я знаю, что часто любовь к Богу приходит к человеку, когда ему плохо и страшно. А сейчас храмы закрыты. Но не всегда между тобой и Богом нужен посредник. Я верю, и всегда верила, что он с каждым из нас и всегда помогает.
Конечно, всё когда-то вернётся на круги своя, как и я вернусь в Санкт-Ленинград с любимым. Там прогулки по моим мостам, рекам и каналам — стоят ли сейчас в любую погоду тётеньки с рупорами на набережных? Нет же! — там мой отец и друзья, там раскидано по нескольким квартирам моё движимое приданое в виде книг, картин и вещей. И я скучаю по городу. Сегодня во сне я бормотала — «Михайловская, десять». Оказывается, там дом купца Степанова. Но такой адрес есть и в других городах, а я так мало где была.
Мы живём в парадоксальное время. Можно получить информацию из любой точки мира, но что будет завтра, не спрогнозирует ни правительство, ни экстрасенсы, ни бабка Ёжка. Может, кстати, она живёт в нашем чудо-лесу — мы его ещё не до конца осмотрели.
* — Сергей Сёмкин, известный петербургский фотохудожник, совладелец CastlleRock на Лиговском проспекте
** — «451 по Фаренгейту» — независимый книжный магазин на Маяковского 10, хозяин — Платон Романов
*** — Клуб в центре Петербурга, известный неформальными концертами и тем, что я там забыла айфон
** — «451 по Фаренгейту» — независимый книжный магазин на Маяковского 10, хозяин — Платон Романов
*** — Клуб в центре Петербурга, известный неформальными концертами и тем, что я там забыла айфон
