Посвящение Александре Бруштейн, автору книги «Дорога уходит в даль»
Саша просит отца: давай купим дом, Для родных, полная чаша. — Будет батька дальше батрачить врачом, Сыграет в тот дом, побачишь. Три аршина в длину его новый дом, — Всё твердит Саше Юзефа. Саша плачет, испуганно кривясь ртом, Сливаясь с обойным рельефом.
Господи, теперь ты им дал свой дом? Деревянный, изрезанный солнцем, Где ивы рассыпаются серебром, А попугай Сингапур смеётся. Когда моё время кончится, божемой, Когда канут ипотеки и планы, Возьми меня за руку, отведи к ним домой, Ни о чём больше ныть не стану.
Возле четырёх сгущаются сумерки за окном, Дым из труб извивается твистом. Меня встретят Джером Клапка Джером, Шут Шико и Граф Монте-Кристо Два капитана застряли во льдах, Наутилус — под южным крестом, Джери Даррелл тревожится о зверях, Как давно я ищу этот дом.
~
Рыхловатый, пыльный, серый песок, Вода в камне, вода в граните, Лодки и треск подгнивших досок, Птицы мимикрируют под граффити,
Летят к горизонту и тонут в чернилах. Все, кто вырос у моря, одинаковы: Солёная вода стоит в синих жилах, Шум прибоя течёт в ушной раковине.
Вырываешься из своей суши: ну неделя-другая, Просишь чего-то как побирушка: дозволь-дозволь! В ответ — еда в самолете, резиновая, тугая, Тоска, сгоревшие плечи, аэрозоль.
~
Теодор серебристой рыбой ускользает из рук Иоханны, Проваливается в морок, всё дальше и дальше. Темнота вокруг завязывается в мокрый узел, Мгновенно высыхает, трескается, душит скипидаром.
Виноградник полыхает красной свободой, Синие и жёлтые всполохи текут краской, Изливаются из латунной старинной рамы. Теодора по-прежнему лихорадит.
Кричат птицами плохо одетые люди, Жёлтый человек идёт прямо на Теодора, В неверной руке он держит бритву. Теодор застывает каменной солью.
Жёлтый человек отсекает лезвием ухо, Гранатовые капли заливают сон светом. Винсент! — кричит Теодор, садясь на постели. С Винсентом беда, – говорит он Иоханне.