Княгиня Ольга Несвицкая — это была её девичья фамилия, которую она любила гораздо больше мужней, — с детства боялась зеркал, что неизменно вызывало насмешки приятельниц, в компании которых почему-то было заведено, наряду с погодой и пустыми светскими новостями, обсуждать страхи друг друга. Впрочем, всякий раз, когда в их тесный кружок попадали едва знакомые дамы из других сообществ, выяснялось, что те у себя тоже частенько говорят об этом. Удивительно...
Так вот, подруги Несвицкой подшучивали над ней из-за «несолидности» её боязни. Сами они предпочитали страшиться куда более таинственных, фатальных, волшебных и могущественных субстанций. Это могли быть призраки или завораживающие мужей русалки. Одна всерьёз опасалась, что при переезде в новое имение ей обязательно не повезёт с домовым и попадётся дух-сосед, имеющий весьма скверный и даже мстительный нрав, — подобные случаи широко обсуждались. Дамы попроще боялись вещей более сложных — не существ, а категорий. Это могли быть сглаз, порча, вековое семейное проклятие, которое таится до поры, но вдруг из-за какой-то нелепой случайности, малозначительного жеста обязательно вырвется на волю и ляжет трагическим, мрачным пятном на будущее семьи, а то и разом погубит всех!..
Ольга Николаевна не оставалась в долгу, поскольку её, в свою очередь, тешили волнения по подобным поводам. Недаром старая графиня Волынская, от которой неизменно пахло швейцарской микстурой и вообще веяло проверенным веками качеством, говорила, что от сглаза страхи хорошего не спасут, а плохого не уберегут. Зачем тогда бояться всего этого нематериального и непостижимого, чего невозможно избегнуть по собственной воле, даже проявляя особую осторожность? Против порчи, проклятий и домовых опасливые треволнения не помогут. Но стоит начать бояться чего-то земного, материального, как страх оказывается спасительной панацеей. Ведь уже сейчас, когда княгиня только подъезжала в коляске к своему новому дому, она была совершенно уверена, что, войдя, не увидит собственного отражения ни в чём. Уж Гришка-то позаботится! После недавнего случая он до жути боялся опростоволоситься вновь. Так что, будучи посвященным в страхи хозяйки, слуга уберёт всё, вплоть до блестящего кофейника и начищенного медного таза... Ольга Николаевна ещё никогда не бывала в этом особняке, не знала даже, как он выглядит, но отчего-то не сомневалась, что прошлые, спешно покидавшие дом владельцы оставили кофейник в столовой на подоконнике за занавеской, а таз стоял в гостиной на полу.
В минуты накатывающего временами раздражения княгиня думала, что простоватые тревоги её подруг выдают их неблагородное происхождение. Пусть это было тайной за семью печатями, но она-то знала, что одну их них взяли в графини чуть ли не из актрисок. Хрупкая служительница деревенской Мельпомены на мужних харчах располнела так, что теперь даже злые языки не поверят в её сомнительную родословную! Другая приятельница была дочерью нищенствовавшего человека, так и не выбившегося в коллежские регистраторы... Вот она, кстати, несла на себе отпечаток прежней судьбы — в её глазах всегда открывалась бездна обречённости, этим в свои лучшие годы ей и удавалось завораживать мужчин высших сословий.
Хотя преимущественно подруги княгини всё же принадлежали к потомственному дворянству. О таких Несвицкая думала, что они, с детства живущие в роскоши, так и не развили в себе пытливость ума и рассудительность, а потому были подвержены народным, а стало быть, чуждым им страхам. Собственными же интеллектуальными качествами Ольга Николаевна гордилась, почитая себя современной материалисткой и даже «лейбницисткой». Трудов немецкого философа и математика Готфрида Вильгельма Лейбница она, конечно, в руках не держала, довольно было и того, что о нём рассказывал в письмах её сын, студент Сорбонны. Хотя довольно или нет? Всякий раз в этом месте Несвицкая будто бы спотыкалась... «Довольно!» — неизменно и уверенно отвечала себе княгиня в конце концов.
Приходится признать, что, несмотря на описанную трезвость рассудка, всё-таки Ольга Николаевна не вполне отдавала себе отчёт в том, чего же именно она опасается. «Страх зеркал» — звучит красиво и аристократично, вот только пугалась-то она вовсе не посеребренного стекла, а своего собственного отражения, то есть субстанции сиюминутной и довольно эфемерной. Иными словами, её боязнь была несколько ближе к сглазу и домовым, чем ей хотелось думать.
Этот страх уходил корнями в детство, когда маменька, обводя своих чад безрадостным взглядом, сказала однажды: «Только умные мужчины и красивые женщины бывают счастливы». Дети ловили каждое слово жадно, ведь она не так часто уделяла им внимание, предпочитая жить прошлым и предаваться тоске, доверив потомство нянькам. Вот и тогда, закончив фразу, родительница опустила глаза и печально удалилась в свой будуар.
Ни братья, ни сестра, ни сама Ольга Николаевна никогда не сомневались в словах маменьки. В то же самое время каждый понял их по-своему, и это нашло отражение в судьбах. Опять — «отражение»... Везде эти зеркала!
Старшая сестра Людочка, принявшая собственную непривлекательность ещё в юности, полностью доверилась и не стала биться за своё счастье. Она так и не вышла замуж, но, будучи по-мужски рассудительной, умело распорядилась своей долей наследства, а потому жила в достатке и благополучии. Более того, недавно Людмила Николаевна открыла музыкальное училище для одарённых девочек, будто пытаясь возместить себе отсутствие детей. На посторонних и малознакомых она производила впечатление человека вполне счастливого, но мать будто запретила ей считать себя таковой.
О судьбе старшего брата Коленьки, названного в честь отца, вспоминать всякий раз трудно и больно. Пусть он и был первенцем, но сейчас Михаил, Ольга и Людмила куда старше его. Несвицкие условились говорить всем, будто Николай погиб на войне. В каком-то смысле так оно и было. Он пошёл в армию по собственному желанию, будто рассчитывая, что там принцип, высказанный матушкой, действовать не будет. Или же, по крайней мере, вернувшись, герой и ветеран сможет рассчитывать на какие-то поблажки в смысле счастья. Коленька был убит в расположении своего полка на дуэли по пустяковому поводу, будто страдавший человек, алчно жаждавший смерти. Тем не менее в семье считалось неподобающим сомневаться, что если кому-то из детей Несвицких и было суждено счастье, то именно ему.
Младший брат Мишенька — теперь уже чудаковатый помещик Михаил Николаевич — определённо не был умен. «Миня, зачем ты такой дурак?» — устало повторяла матушка, когда тот красил воробьев в чёрный цвет толчёным углем или же подливал чернила в черничное варенье. Так и повелось — в доме никто не считал его проказником, только дураком. Видимо, Миша поверил в это и сам, потому, став взрослым, совершил свой самый глупый поступок — взял в жены даму некрасивую, властную и очень богатую. Впрочем, окружающие видели в этом как раз проявление трезвого ума. Похоже, что семью Ольги Николаевны никто и никогда не понимал.
Так или иначе, в сложившейся ситуации младшему брату, полностью подчинённому супругой, рассчитывать на счастье не приходилось. У них родилось трое детей, но Несвицкая никогда не видела своих племянников, ведь они с Мишей давно перестали общаться. Это трудно назвать ссорой, хотя и другого слова не подберёшь. Сестра не сомневалась, что он злится за все её детские проделки, но и здесь княгиня была не права. Михаил Николаевич, добрый маленький Миня, не сердился, поскольку давно и навсегда вычеркнул её из своего сердца. Это произошло сразу после того, как он догадался, каким именно образом сестра восприняла матушкины слова.
Маленькая Оленька сразу решила, что мамочка обращается именно к ней и хочет сказать одно: «Только ты, моя детка, будешь счастлива. Только ты, и никто другой». С тех пор она начала сражаться за своё счастье изо всех сил. Когда детей звали к обеду — даже ещё раньше, едва почувствовав манящий запах из столовой, — девочка мчалась вперёд, расталкивая братьев, сестру и слуг, чтобы выбрать себе самый лучший кусок пирога или самое румяное яблоко. Самую младшую родители и так любили больше всех, но Коля, Миша и Люда стали ненавидеть. По крайней мере, она сама была в этом убеждена.
Пока был жив отец, Оля хотела, чтобы тот проводил время исключительно с ней, прогоняла братьев, когда те тоже пытались обратить на себя его внимание. Люда же не претендовала, предпочитая одинокие прогулки и размышления. Младшая сестра все время требовала подарки и, получая их, чувствовала, насколько же прозорливая матушка была права! Через несколько лет такого счастья она стала даже забывать своё испещрённое оспинами лицо, нарочито разные по размеру глаза и огромное родимое пятно на щеке, переходящее на шею... Собственно, забыть было немудрено, потому что никаких зеркал в доме не было. Их убрали навсегда после того, как девочка несколько раз разбивала все до единого.
Как-то Коленька, чтобы отомстить вредине, пробрался ночью в спальню сестёр и поставил возле Олиной кроватки маленькое зеркальце. Открыв глаза, та должна была сразу увидеть отражение... Брат хотел, чтобы она вспомнила свое лицо... Утром весь дом был разбужен её криком. Вбежавшая матушка застала дочь в истерике, топчущей осколки ногами. Когда приехал доктор, Лешка Яхимов, Гришкин отец, служивший ещё деду Несвицкому, вынес Оленьку в гостиную на руках. «Чем это пахнет? Битым стеклом?» — спрашивала девочка. Доктор кивнул, в доме стоял сильный запах крови. Перевязав маленькие ножки, он с улыбкой отметил, что ничего страшного нет. Потом добавил какую-то бессмысленную глупость, вроде: «До свадьбы заживёт». До какой свадьбы?! Кого волновало такое далёкое будущее, если сейчас не реже, чем раз в месяц, приходилось вызывать врача? Малышка постоянно вредила себе.
Оля вовсе не хотела узнать, кто именно принёс зеркальце. Она не сомневалась, что виноваты все! Пусть только один из них поставил стекляшку на столик своими руками, но остальные наверняка были благодарны и рады её боли. Ничего, случившееся не помешает обещанному счастью!
Конечно, всё было не так. Людочка очень переживала за Оленьку. Старшая сестра так и не узнала, что это дело рук Николая. Он погиб за тридевять земель вместе со своей постыдной тайной. Впрочем, Миша был посвящён в план, хотя сам его никогда не поддерживал, но разве он мог остановить Колю?
Всем троим стало ещё сильнее доставаться от младшей сестры. Она кромсала их одежду, сжигала книги, несколько раз сталкивала с лестницы, опрокидывала на них горячий суп. Теперь доктору приходилось приезжать и к другим детям Несвицких... Но важнее всего то, что ни маленькой Оленьке, ни взрослой Ольге Николаевне совершенно не было стыдно. Напротив, она чувствовала за собой какую-то непоколебимую правоту и ощущала себя счастливой. Вот и сейчас она ехала по проспекту, изрядно гордясь собой и своим крепким, верным счастьем — матушкиным подарком, не предававшим её никогда.
Княгиня, не прибегая к зеркалам, любовалась собой постоянно, но более всего — когда задумывалась о Лейбнице. К сожалению, мыслей о немецком философе и математике у неё было совсем немного, надолго их не хватало, потому буквально через мгновение, на смену пришли размышления о её новом доме.
Этот особняк, подарок супруга на годовщину, не видел даже сам князь. Он купил здание по знакомству за бесценок. Когда появляется подобное предложение, то нельзя тратить время вопросы, нужно сразу брать! Цена была назначена фантастически низкая, дом стоил немногим дороже земли, на которой был расположен. Мужа совсем не интересовало, почему прежние владельцы повели себя так непрактично — за последнее время он изрядно поиздержался, и выгодная сделка оказалась весьма кстати. Княгиня же довольно основательно пораспрашивала об этом знакомых. Ходили слухи о каком-то несчастье, случившемся там... Женские слёзы?.. Гроб?.. Брошенное кольцо покатилось по полу?.. Никто ничего толком не знал.
Каким он будет, этот её новый особняк? Полюбит ли она его больше, чем свои прежние обиталища? Долгая, очевидно, уже клонящаяся к закату жизнь Несвицкой была связана с тремя зданиями, это четвёртое. Первый родительский дом она любила очень сильно, несмотря на все разбитые в нём зеркала, слёзы и запах крови... Оленька появилась здесь младенцем, родилась в матушкиной комнате, как и остальные дети, кроме Миши, а потому никогда не думала, что может жить где-то ещё.
Задуматься об этом пришлось, когда отец пошёл на повышение и семья переехала в другой, более крупный особняк в центре города. Его девочка ненавидела уже потому, что в нём не было её прежней спаленки, служившей местом действия самых ранних воспоминаний. В этом вопросе братья и сестра оказались с ней единодушны: новый дом полюбить не смог никто. Кроме того, совсем скоро не стало батюшки, и здание, в котором, тем не менее, они прожили много лет, всегда напоминало об этой безвременной утрате.
Для того чтобы как можно скорее уехать из ненавистного особняка, юная Ольга Николаевна вышла замуж, приняв первое же предложение. Следующим местом ее жительства стала уже целая усадьба, принадлежавшая супругу. Здесь ей нравилось куда больше, но всё же были определённые недостатки. Имение располагалось вдали от города, и это расстраивало княгиню. Она считала, что лишь поэтому нечасто выходит в свет, редко видит подруг... Тридцать лет она жила вялой мечтой о том, что когда-нибудь вернётся в столицу, хотя особых усилий не прилагала. Муж всё обещал... Потом — то одно, то другое... И вот наконец!
Уехать из имения было очень легко: хозяйку ничто там не держало. С мужем они не делили спальню вот уже несколько лет, а в последнее время даже не виделись, ведь княгиня решила трапезничать в своей комнате. Сын учился в Париже и очень давно не писал... Как же прекрасно пахли его старые пожелтевшие письма французским парфюмом!.. Похоже, дамским! Два года назад пришёл последний конверт, и Ольга Николаевна неделю нюхала его, прежде чем распечатать. Она вдыхала пропитавший бумагу парижский воздух, воображая себе свою будущую невестку, милую девушку с карими глазами, которая, к сожалению, совсем не знает русский язык, зато владеет испанским, итальянским, прекрасно вышивает и любит лебедей. Содержались ли все эти сведения в запахе или так работала фантазия Несвицкой, сказать трудно, но стоило кому-то усомниться в её словах, как княгиня покрывалась пунцовыми пятнами и начинала ужасно кричать. Точно так же она злилась в детстве. Братья никогда не упускали случая поспорить с сестрой, намеренно выводя ее из себя. Впрочем, с той поры прошло слишком много лет, и сейчас мало кто смел ей перечить. Вот разве что юный Гришка по природной глупости. На него Ольга Николаевна орала так, что дворовые решили: убьёт. Быть может, она действительно взяла бы грех на душу, если бы Яхимовы не служили Несвицким вот уже в третьем поколении, если бы княгиня не пообещала когда-то его отцу, носившему её на руках, позаботиться о непутевом.
Отбывший в Париж отпрыск был не единственным их с мужем ребёнком. Однако второй сын умер при родах. Несвицкая сама чуть не отдала богу душу, за её жизнь доктор — один из лучших в губернии — боролся около суток. Муж не понёс младенца на кладбище, а повелел Алексею закопать его возле дома, пока жена не пришла в сознание. Хозяин пригрозил: она не должна узнать, где именно похоронен ребёнок! Ольга Николаевна никогда и не спрашивала, но ей казалось, что окна спальни выходят как раз на могилу. Сколько бы княгиня ни переезжала внутри усадьбы, сколько бы ни меняла комнаты, всякий раз она чувствовала, что младенец зарыт именно под её окном. Подсказывал запах, запомнившийся во время родов. Теперь он был повсюду. Такое горе могло стать ещё одним поводом покинуть имение, но нет. Случай выбил её из колеи ненадолго, и вскоре Несвицкая продолжила считать себя счастливым человеком.
Вечерело, потихоньку зажигали фонари... Так сможет ли хозяйка полюбить свой новый дом? Не помешает ли случившееся в нем чужое горе её собственному счастью? Наверное, нет, ведь само по себе горе не пахнет. Точнее, не так: запах, например, лаванды может быть ароматом чьей-то беды, но как узнать об этом, если она не твоя?
Тем временем коляска остановилась у подъезда. Ольга Николаевна посмотрела на особняк и тут же отвернулась, зажмурилась. Он ей ужасно не понравился, но с детства, с того самого случая, как Коленька поставил злосчастное зеркальце, она более никогда не верила глазам. Закрыв их одной рукой, молча, ни слова не говоря, она вытянула вторую в ожидании того, что её возьмет кучер, Гришка или ещё кто-нибудь из слуг, готовивших дом к приезду хозяйки. Через несколько мгновений некто открыл дверь, схватил её за руку и повёл. Это был Гришка, она догадалась по запаху.
Войдя в дом, Несвицкая наконец открыла глаза. Первое, что сделала княгиня, — она шумно и глубоко вдохнула полной грудью, после чего замерла на полминуты. Букет не отталкивал, а, напротив, вызывал какой-то интерес. Он был... буйный, даже яркий. Много всего витало здесь, но среди прочего едва угадывалась какая-то знакомая нотка. Что это может быть? Ольга Николаевна практически не смотрела по сторонам, её не интересовало состояние полов и стен приобретённого имущества, не волновали лепнина и резные перила, люстры и пилястры — только запахи! Она рванула с места и помчалась за интригующим ароматом по лестнице.
Гришка, выросший у Несвицких, привык к странностям хозяйки, а потому не удивлялся. Он поплёлся за ней, сохраняя дистанцию, но та шла слишком стремительно, и непутёвый здорово отстал. Оказавшись на втором этаже, паренёк увидел, что в коридоре никого нет. «А и бес с ней», — подумал он. Ясно, что Ольга Николаевна скрылась в одной из комнат, но в которой? Гришка медленно пошёл вперёд, прислушиваясь возле каждой двери — не будешь же их открывать, за это и по шее можно снова получить... Дойдя до конца коридора, обнаружить хозяйку не удалось. Он развернулся, поковылял обратно и наконец заметил приоткрытую дверь.
Княгиня стояла будто вкопанная. Эта комната как две капли походила на спальню братьев в её первом родительском доме — те же размеры, окна, и дверные проемы расположены там же, но главное — здесь пахло, как тогда, в детстве. В памяти сразу всколыхнулись события давних времен, когда Оленька пробиралась сюда, чтобы окатить спящего Мишу ледяной водой. Оцепенение прошло, она направилась в дальний угол... Вот тут стояла его кровать, в которую девочка однажды запустила муравьев. А там — новая хозяйка шагнула вдоль окна — она опрокинула Коле на голову миску давленой черники, его потом два дня отмывали. Княгиня ходила по комнате и чувствовала себя совсем маленькой.
Но как такое может быть? Откуда здесь этот запах детства? Именно её детства! Будто пахнет не что иное, как форма комнаты. Какая глупость... Всё это так трогательно, подступали слёзы... Несвицкая очень редко плакала. Она поспешила в соседнее помещение. Там тоже стоял интересный аромат, но он для новой хозяйки ничего не значил. Быть может, именно здесь пахнет чужим горем? Или — в следующей комнате? Или — в гостиной? Или — в спальнях?
Княгиня обошла весь дом, открыв каждую дверь, но нигде более не испытала ничего столь волшебного. Блуждания заняли около получаса. За это время стемнело окончательно, а освещение особняка ещё не было налажено. Что же делать? Ольга Николаевна вернулась в заветную комнату, чтобы ещё раз вдохнуть тот запах. Она была совершенно счастлива, будто вчера услышала слова маменьки и только что, мгновение назад, поняла их значение.
Все это время Гришка вяло слонялся за ней, но так и не догадался зажечь свечу. Бестолочь! Он вообще ничего не мог сделать сам, без указки. Что его вдруг понесло третьего дня?! Когда княгиня в очередной раз рассказывала про невесту сына, он внезапно начал назидательно объяснять ей, что тот уже давно не учится в Париже, а упокоен на чужбине... Зачем? Чёрт дёрнул, не иначе. Парень сам жутко сожалел об этом, стоял теперь понурый. Синяк под глазом был виден даже впотьмах. Ольга Николаевна давно и хорошо отработала удар на своих братьях.
Хозяйка смотрела на этот синяк и все более жадно вдыхала запах своего детства, наполненного жестокостью и подлостью по отношению к Люде, Мише, Коле и многим другим. Княгиня стояла и плакала. «Вот они какие, слёзы счастья», — думала она.