В институте на первых курсах нас упорно учили писать эссе, будто знание формы компенсирует отсутствие содержания. Представьте окружность. Её площадь, говорили нам, — это вся научная мысль по вашей теме. В центре находятся пласты хорошо изученного, из учебников шестидесятых. У периметра расположены свежие работы, которые публикуются в специальных журналах. Так вот, задача эссе, также, впрочем, как и диссертации — суметь выйти за границу окружности и нарисовать одну новую точку — мысль, которую вы думаете на заданную тему. Не надейтесь, говорили нам, что удастся увеличить площадь круга, одной песчинки будет достаточно, но и её вы, скорее всего, не родите.
Берёшься за эссе (а затем и диссертацию) с ощущением собственного величия, потому что нужная мысль уже есть. Любая приличная статья содержит обзор существующей литературы, поэтому, зевая, открываешь учебник шестидесятых. Надо же с чего-то начать. Читаешь оглавление и внезапно проступает холодный пот. Начинаешь листать дрожащими руками, но уже ясно, что твоя гениальная мысль разработана вдоль и поперёк полвека назад. Приходится долго и мучительно погружаться в статьи, сначала относительно старые, потом относительно новые, чтобы понять, осталось ли что-то неизученное и есть ли у тебя на этот счёт мненьице.
Ничего не меняется. Вместо преподавателя теперь редактор предлагает тему: отложенное счастье. Отложенное. Но счастье. Но отложенное.
И, когда думаешь, что сформулировал для себя ответ, быстро понимаешь, что есть «учебник». Учебник исчерпывающий, который полностью раскрывает тему и вместе с ней твоё личное отношение.
«…я решил отложить наше будущее как можно на долгое время, а оставить пока всё в настоящем виде».
Учебник известен, а ответ ясен. Потому что мещанин кричит нам, что «с горстку крови изо рта вышло, с горстку, с горстку!» и указывает на кровь тут же на камне. Героиня выбросилась из окна, несчастный муж мечется в ужасе. Он откладывал, воспитывал, упивался теориями и дотянул. (Ответ: «Кроткая», Ф. М. Достоевский, 1876 г.). Вопрос такой важный, что Фёдор Михайлович не оставляет вариантов и говорит напрямую — на самом деле тоже кричит, — чтобы дошло до каждого двоечника: «Косность! О, природа! <…> Всё мёртво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание — вот земля! «Люди, любите друг друга» — кто это сказал? чей это завет?»
Вот и пиши после этого эссе. Перечитал «Кроткую», сидишь потрясённый. Только и остается, что повторять изъезженные «здесь и сейчас». Или вчера.
Вчера тоже подойдёт. Если оно наполнялось тем, что словами обозначается как любовь. Доказательству этого тезиса посвящено совершенно другое исследование, относительно свежее по сравнению с нашим учебником. Приведу цитату, поскольку пересказывать поэзию прозой дело неблагодарное:
«Мне было довольно того, что след гвоздя был виден вчера».
След гвоздя, на который когда-то он вешал плащ. Он ушёл, гвоздь выдрали, стену покрасили, ничего не осталось. Но это оказывается неважным. Всё-таки пересказала поэзию прозой («Девушка из харчевни», Н. Н. Матвеева, 1964 г.).
Так что «вчера» тоже подойдёт, даже если yesterday came suddenly. Ведь может не оказаться ни гвоздя, ни следа, что нам и показывает Фёдор Михайлович: «с её стороны раз или два были порывы, бросалась обнимать меня; но <…> я принял холодно» или «с меня хватило матерьяла, а об ней я думал, что подождёт». Думал, что подождёт.
Проблема возможна в неочевидности тождества «вчера» и «здесь и сейчас». Не так-то просто даётся понимание, что ценность случившегося, но завершённого, не сильно отличается от ценности длящегося по текущий момент. «А что я с этого буду иметь, // Того тебе не понять».
Слишком легко забывается в тревогах и суете ощущение трансцендентного. А способов выдернуть себя из бытовой трясины не так уж много. Известная пословица — «перед смертью не надышишься» — относится к житейским проблемам, а когда дело доходит до понятий высоких, то получается, что всё наоборот.
Иногда именно мысль о смерти заставляет остановиться и опомниться. И если хватило душевной широты, то это самое «перед смертью» вполне способно оказаться содержанием и смыслом на многие неизбежно пустеющие «завтра».
«Нет, серьёзно, когда её завтра унесут, что ж я буду?»