Жизнь ускоряется с ускорением Девять и восемь метров в секунду в квадрате. В круге друзей и знакомых Всё меньше народу, всё крепче связи, Всё старше дети.
Не осталось больше попыток Найти себя — я уже тут. Дни и часы никого не ждут — просто идут.
Меня удивляют такие вещи, Которые раньше казались скучными: Как тает снег, как восходит солнце И как за меня беспокоится мама.
Хрупкое четырёхмерное сердце вселенной Бьётся-бьётся, И мы — в диастоле Большого взрыва. Разлетается мир на куски,
А ириски всегда будут липнуть к зубам.
Жизнь как детство
Понять-простить, подставить другую щёку... Нет, я был неправ: другой бы сказал «спасибо», а я не смог. Я выбираю жизнь как детство, непотушенный костерок. Нельзя ни наесться впрок, ни наверстать одним махом то, что не случилось.
«Я сам!» двухлетнего малыша наконец значит то, что он хочет этим сказать. Короткими перебежками жизнь добралась (куда?), откатилась назад. У меня есть своя кроватка, я закрываю глаза. Мне снится река, и лошадка-качалка качает меня на волнах.
Я идеальный ребенок: такой, который не просит новую куклу, совет, горенье дотла. Говорят, родители смотрятся в зеркала, когда смотрят на нас. А если кому не хватает тепла, пускай разведёт так костёр, чтобы он не погас. В мире нет никакого зла. Всё страшное — внутри нас.
Эгоистичный ген
Сначала делюсь одноклеточно, выживаю в океане рыбой, а на суше — ящерицей, потом плыву 600 миль с континента на Галапагосские острова. Становлюсь там большой черепахой, большой панцирь себе отращиваю. Из-под панциря на длинной шее удивленно торчит моя голова.
Или, может, совсем не так тогда оно все пошло? Не плыву никуда, остаюсь на материке, кормлю детенышей молоком...
Неважно, сколько прошло миллионов лет и эпох, что тогда и, тем более — что потом. Главное, что сейчас мой эгоистичный геном позволяет обнять тебя.
Сны о тех, кого…
Не можешь наяву — давай во сне плачь; Это время пустое — от рассвета до фонарей. Разум стиснет объятия на душе, говоря: «Смысла нет в боли, живи, не болей».
Что привиделось в дымке, в полумраке люцидных снов? Вроде знаешь, что не наяву машешь руками – летишь. И не живы те, с кем теперь говоришь, не жалея слов. Просто стиснуто сердце зачем-то, а ты и не понял, что всё ещё спишь.
И бежишь со всех ног навстречу, как маленький ты, года в три, И рыдаешь, обняв, говоря: «Сколько лет растерял». Они всё прощают тебе – и остаются внутри Памятью и надеждой на счастливый финал.
***
Пролетая над своими ошибками, Кукушкиными гнёздами, Стараниями и успехами, Я смотрю вдаль за облака, За сияющий горизонт. Я в Париж взяла с собой зонт На случай дождя.
Там меня встретит коллега и друг, Там все говорят по-французски вокруг, И, сделав над Шарль-де-Голлем круг, Мой аэробус сядет.
Прошло три часа, садимся; взлётная полоса Под нами лежит, и дети во все глаза Глядят на квадратные жёлто-зелёные заплатки Рапса и, скорее всего, овса, А я вспоминаю, как год назад Приехала в первый раз.
Всё на своих местах: Паспорт-контроль и выход из аэропорта к метро. Только теперь я знаю, куда идти: Вперёд и по эскалатору вниз. TGVна десятом пути Открывает двери для пассажиров. В Париже солнечно и тепло, Каквжизни.
Le soleil brille. Il fait beau et chaud Pour tout le monde. La vie est belle.
***
Кусочки ваты, клочки, оторванные от мотка, Пролетают под самолётом. Это всё облака. Как облатками, облаками нас причащают пилоты. Облака позади остаются, а мы вперёд. Самолёт, полный ход, новый год, И я тоже ковёр-самолёт. Прорываюсь сквозь вату, волокна И вылетаю наверх, туда, Где мороз и крупный масштаб, Где видны горизонты, И где над крылом Семьдесят тонн надежд, страхов, капризов, смеха, Ночных кошмаров, признаний и прочего, Чем каждое «я» живу.