Как-то я собрала все рваные носки своего мужчины и выбросила их в мусорку. Вернувшись с работы, он расстроился и потребовал так больше не делать: «В дырявых носках я хожу дома!» — заявил мне этот мальчик-без-мамы. Ну, дома так дома.
Теперь он теми же длинными ногами ходит по другому дому с другой красавицей, а носки покупает дорогие и модные, с доставкой на дом, но я уверена: драные он не выкидывает. И когда она в первый раз услышит ложь от него — бодрую, походя, небрежно — и когда она поймёт — ей будет так же больно, как было мне в ту осатанелую весну.
…В Петербурге стояла чудесная погодка, когда я окончательно убедилась — мой любимый мне врёт и изменяет. Выяснить это оказалось очень просто — пока он весело напевал немецкие марши в ванной, я всё же решилась на подлость, взяла в руки его айфон и прочла переписку с моей дорогой однокурсницей Б. И оказалось, что прямо сейчас он поедет с ней, блядиной, встречаться, а вовсе не за пианинкой для маленького сына от предыдущего брака. Правда, к чести моего избранника, на страстные сообщения Б. он отвечал как опытный разведчик, односложно и сухо: «да-да-нет-да». Зато она живописала картины такого страстного их секса, что мне даже стало не по себе. Например, я так и не поняла, с какой целью милый — назовём его уважительно, пусть будет, например, А. А. — грыз весёлую подружку мою за низкую жопку, но содрогнулась и испытала к ней лёгкое сочувствие — как к мужу возвращаться с таким палевом? Впрочем, любимый легкомысленно советовал блуднице Б. раздеваться только в темноте.
Мы вышли на утреннюю улицу и решили попить кофе в веганском ресторанчике на улице Пестеля. Там я после первого коктейля и выдохнула драматически, что хочу прекратить наш яркий роман, несмотря на всю мою огромную любовь к творчеству А. А. и к нему лично. Что всегда буду желать ему только хорошего и прошу меньше бухать и больше работать. Что испытываю омерзение к беспорядочным половым связям и не вижу ничего забавного или сексуального в смене партнёров, утомительном вранье — врать А. А. не умел совершенно — и в изменах. Я говорила много и горячо, как настоящий оратор. Если бы он покаялся — клянусь, я бы простила, ведь я любила его больше своей дурацкой жизни. Но на красивом лице А. А. читалась только скука от этих занудных разговоров. Впрочем, когда я ещё раз уточнила, что бросаю его, эта маска слетела, и на одну секунду я увидела настоящее горе и боль в его глазах. До меня ни одна женщина не бросала его, ни одна на свете!
Несмотря на мои прочувствованные речи и переживания, артист А. А. по-прежнему упрямо утверждал, что ему надо ехать «за пианинкой». Целый месяц он посвятил выбору этого музыкального инструмента, не утруждая себя придумыванием новых дел. Я довезла его на своем смешном жёлтом скутере поближе к воображаемому продавцу пианинки и подальше от гадины Б. Попросила еще раз остаться со мной, но А. А. обнял меня, заметив равнодушно: «Бедная моя девочка, ты так перенервничала, тебя даже трясет!» и отправился летящей походкой под космический купол станции метро Горьковская. А я обняла свой верный мотоциклик и горько зарыдала.
На следующий день я получила в фэйсбуке от А. А. сообщение. Смысл этой длинной мессаги сводился к тому, что да, он согласен со мной расстаться, потому что я не хочу быть взрослой и ответственной, не способна принимать решения, вдобавок на меня чудесным образом сваливаются несчастья за несчастьями. Видеть А. А. было невероятно больно, и почему-то я решила набить первую татуировку.
У нас с А. А. было много общего, например, любовь к Набокову. А Набоков, как известно, любил бабочек. Сучка Б. упрекала меня в том, что я А. А. даже не жена, а что-то качаю; что характер у меня тяжёлый, а жить лучше играючи, легко и весело, всем друг друга любить и трахаться без лишних головняков. Больше всего её бесило наше окружение, которое лезло, по выражению Б., «в наш милый треугольник со своими советами». Отца своего ребёнка она, по-видимому, за человека вообще не считала, хотя тот бросил свой институт, чтобы их обеспечивать. Планировала найти ему удобную для себя любовницу... Зачем ей обычный бармен, когда вот он, молодой известный актёр?
Да, наши с А. А. коллеги мне искренне сочувствовали. Мне палили его на каждом шагу, выражали надежду, что он «нагуляется» к сорока годам и что мы всё же помиримся, пугали, что он может вернуться к бывшей жене... Всё это было невыносимо, невыносимо; сколько текилы я не пила, страшная тоска и обида внутри меня не утихали. Пусть будет бабочка, решила я. Пусть бабочка символизирует эту невыносимую лёгкость, пусть она будет пастельной, невесомой, летящей вверх по ноге — и закрывает страшный шрам, который нелепым образом появился на правой ноге во время одной весёлой пьянки на юге России. Пусть любимый набокоман оценит моё чувство юмора.
А. А. не оценил, более того — начал меня молить себя не уродовать. Тут я точно решила сделать ему назло. Будет, говорю, бабочка — и всё тут.
В то время я дружила с одним сорокалетним мужиком, который просил называть его ласково — Димасик. Он снимал комнату в одной квартире с моими друзьями, которые объехали автостопом весь белый свет, увлекался живописью, учил меня кататься на скутере, приходил ко мне в гости с пивом и готовил вкусную еду, потому что мы жили недалеко друг от друга, на прекрасной Петроградской стороне. На Бали Димасик набил целых три татуировки и увлёкся этой темой, купил две тату-машинки и краски. Практику он начал со своих коллег по работе — одному азиату набил его знак зодиака на пол-спины, разведённому приятелю на плече забомбил имя его маленькой дочки «Снежана» готическим шрифтом. Получалось у него ровненько, и я уверовала, что он справится и набьёт эту бабочку очень быстро и легко. Димасик сам уговаривал ему довериться, мы просматривали тысячи эскизов, живо обсуждали этих пёстрых насекомых, сохраняли красивые картинки — чрезвычайно увлекательное занятие, доложу я вам, отвлекает от горестных мыслей.
Выбрали мы в Интернете чудесной красоты бабочку, Димасик нарисовал её, перевёл мне на ногу и начал пробивать контур жёлтым цветом. Мне было очень больно, потому что место на ноге оказалось чувствительным. А. А. пришёл в ужас, когда я на следующий день показала ему контур бабочки и сказал взволнованно: «Дима хороший парень, просто он не умеет бить татухи! Остановись!»
Я не стала ему говорить, что мой тату-мастер дальтоник. Решила остановиться и сообщила об этом Димасику из маршрутки, но он очень обиделся и начал меня уверять, что всё исправит, если я дам ему такую возможность. После работы он специально съездил за ещё одной краской, зелёной. «Да ты тупая! — горячился он. — Ты же ничего не понимаешь в татуировках! Она будет такая, как ты хочешь! Красивая!» И я ему почему-то снова поверила.
То есть продолжили мы бить бабочку на следующий же день. Позже мне говорили, что делать так нельзя. Было чудовищно больно, я орала, извивалась, пила из горла коньяк, мы брызгали ледокаином на ногу. На нечеловеческие вопли пришёл из соседней комнаты мой друг, путешественник Митя Федоров, просил остановиться, но это было нереально — Димасик прямо загорелся. Я вырывала ногу, но он крепко держал её и орал громче меня, что надо закончить тату-сеанс. Тогда Митя стал читать мне вслух рассказы Дмитрия Горчева, чтобы я посмеялась. Мне было совсем не смешно.
Сначала вместо бабочки на ноге появилась стрёмная рыба. Потом забавный осьминожек. А потом неведомая науке тварь с человеческим лицом, кардинально отличающаяся от эскиза. Димасик заявил, что в жизни так не ржал, что он устал и что цветом надо будет потом забить. Я молча поехала домой на скутере, потому что поняла — потом всё же не будет и надо было проявить характер и всё же хоть раз послушаться А. А.
Когда нога немного зажила, я поковыляла в ближайший тату-салон. Мастер, увидев наколку, пришёл в первобытный ужас. «Кто, кто это сделал?!» — завопил он. «Кореш!» — мрачно ответила я. «Не кореш он тебе больше!» — резюмировал парень и посоветовал до осени носить брючки.
А. А. велел, чтобы Димасик оплачивал лазер. Понятное дело, тот наотрез отказался. Я сама поехала в ещё один салон, «Экстрим-тату». Спорим, говорю, моя татуировка экстремальнее любой из вашего каталога? Там меня пожалели и сделали одну коррекцию тыщи за четыре рублей. Сказали, что лазером нужно пройтись ещё девять раз, на это уйдёт девять месяцев, и только потом можно будет что-то попытаться набить сверху. Ребёнка можно выносить за это время. Немудрено, что я совсем приуныла.
Через несколько дней, налакавшись грушевого «Абсолюта», я стенала на весь «Жан-Жак», что это не просто особая примета, а особая-особая примета. Что со мной теперь никто не захочет трахаться, а если какой смельчак и найдётся, то на всю жизнь запомнит эту наколку. Я позвонила А. А. и сказала грозно, что именно так выглядит уродливый лик разврата, и что эта бабочка чрезвычайно похожа на противную физиономию моей бывшей подруги Б. И очень обрадовалась, когда он засмеялся в трубку.
Целый год в наказание себе я проходила с этой зловещей тварью на ноге. А. А. надо мной насмехался и продолжал вести непринужденный и богемный образ жизни. Друзья утешали, что татуировка не выглядит настоящей, что рисунок как будто нанесли зеленкой. Но я-то знала, что это самый что ни есть взаправдашний кошмар, причем пробил Димасик эту бабочку-ебабочку глубоко, он очень старался. И весь этот трудный год я не переставала думать об А. А. и чертовски страдать по нему, и рыдать. Похотливую Б. я сначала забанила, а потом всё же выловила в арт-галерее и в состоянии аффекта надавала ей по развратным губам грязной мокрой тряпкой на глазах у изумлённых московских писателей.
Наступило новое лето. Я продала скутер и с разбитым сердцем отправилась на русский юг, зализывать раны под шум прибоя и пугать отдыхающих своей необычной наколкой. Местные татуировщики предлагали разные варианты по спасению ситуевины; идеи возникали самые необыкновенные. Мастер по прозвищу Демон предложил набить на пол-ноги красного карпа в японском стиле. Я даже обрадовалась — у меня прадедушку звали Карпом, может это судьба, подумала. Трабл в том, что в японском стиле Демон бить не умел, у него хорошо получалась только трэш-полька. Вся моя жизнь и так в этом ритме протекает. Потом Демону в голову пришла дикая мысль набить мне мотоцикл. «Яву!» — подсказывали остроумные товарищи.
На курорте вспыхнул роман с гитаристом «Коррозии металла», мы уехали жить к нему, и в Москве я наконец переделала татуировку. Знакомый художник нарисовал эскиз, сделал кавер, и на коже распустился зелёный цветок зла. Теперь о моей глупости напоминают только фотографии. А я хочу продолжить и набить ещё хотя бы два цветочка, если не что-то более интересное. Но наша привычка такова — счастье долгожданно, его надо заслужить, выстрадать. В старых носках ходить дома, а новые надевать в гости. А может, это всё от бедности, хотя наверное, главное не быть нищими духом. И трясти чем угодно, но только не рубищем.