От парка узкая дорога вела на холм. На холме стояли два больших девятиэтажных здания. Это были студенческие общежития. Летом они пустовали.
За общежитиями был дом культуры, перед ним старая гоночная трасса. Алексей прислушался: оттуда доносился рёв моторов. Это была первая тренировка лета.
Алексей увидел, как Максим спустился с холма и перешёл дорогу. Через несколько секунд они встретились.
Они постояли у памятника, огляделись. Слева от них была центральная площадь, которую закрывало здание Большого театра, справа — дорога, уходящая вниз к улице Пушкина.
Подул сильный ветер. Солнце спряталось.
— Сильно, — сказал Алексей.
— Обещали жару.
— Куда пойдём?
— В тот магазин.
Навстречу им почти не попадалось людей. Все люди были на работе.
Друзья вошли в магазин. Они купили бутылку дешёвого виски и две бутыли кока-колы. Пакет нёс Алексей.
— Выпьем? — сказал он.
— Разливай.
Они свернули с дороги, встали у старого забора. Открыли бутылку с колой, отлили четверть, затем Максим налил в бутылку немного виски.
— Попробуй, если мало, добавим, — сказал он.
— Нормально-нормально, — сказал Алексей.
Они стояли у забора и пили виски. Алексей разглядел пятирублевую монету на земле. Он подобрал её, сдул землю и положил в карман.
— С колой нормально, кстати. Не противно. Даже привкус какой-то есть приятный.
— Я пить чистым могу только грузинский «Сараджишвили».
— Его продают здесь?
— Продают. Но дорого.
— Я не видел нигде.
— Этот коньяк приносит счастье.
— Бренди.
— Ты чего дрожишь? — спросил Лёша.
— Без куртки.
Они пошли дальше. Они пошли в сторону реки. Они часто гуляли там и зимой, и летом. Максим гулял вдоль набережных ещё с отцом. Главная набережная превращалась в переулок у крепости и заканчивалась большим рвом.
Алексей застегнул куртку.
— Никогда не выходи в этом городе без свитера, — сказал он.
— Всё не могу привыкнуть, — сказал Макс. Он достал телефон и посмотрел погоду.
— Что там?
— Дождя, как я и говорил, не обещают.
— Лета нормального не было. Только дома сидеть. Книжки почитывать. Что-нибудь читаешь?
— Слушаю. Слушаю Солженицына. Пытаюсь понять все это.
— И что нового?
— Ну, если мне кто-нибудь скажет теперь про войну…
— Я ещё не дошёл до этого. Читаю про античную Грецию.
— Я хочу понять репрессии.
— Четвертое место в списке кумиров занимает Сталин.
— Нам крышка. Это очевидно. Кто первые трое?
— Высоцкий там точно есть. На первом Гагарин, на втором Жуков, или на третьем.
— И Солженицын там тоже есть наверняка, где-то рядом с Сахаровым.
Максим остановился и прикурил сигарету. Он закрывал её руками от ветра, когда прикуривал.
— Очень печально, — сказал Алексей. — Печально, что мы так и не знаем, как правильно жить. Сигаретный дым попал Алексею в нос, и он закашлял.
— А кто знает?
— Никто, — согласился Леша. — Блин, было бы здорово, если бы кто-то всё-таки знал. Тогда бы он написал книгу, где всё расписал: как именно жить и как поступать каждый раз правильно.
— Библия.
— Нет, надо что-то новое.
Максим взял бутылку. Его большие руки смяли бутылку у горлышка, чтобы было легче держать. Он сделал два больших и жадных глотка.
Они пошли чуть быстрее.
— Вместо лета — осень? Мое любимое время года. Жаль, что на улицу выходить нужно.
— Я не согласен, — сказал Алексей. — Зима.
— Зима была бы прекрасной, если бы можно было уходить в спячку.
— Как там футбол?
— Я не слежу, — ответил Максим. — Совсем все забыл.
— Могу тебе напомнить, Ювентус снова всё купил.
— Ой, не надо.
— Я недавно узнал, что в Италии есть такая, ну, не поговорка, а как бы фраза, кричалка. Она дословно переводится как «Пенальти в пользу Юве».
— Интересно.
— Собака разбила вазу — пенальти в пользу Юве. Понимаешь, да? — Алексей засмеялся. Максим промолчал.
— Ну, или там, с дома упала штукатурка — пенальти в пользу Юве.
— Ну, хватит. В этом году они снова стали чемпионами и в следующем станут.
— Не станут, в этом году выиграет Интер.
Парни сделали внушительный круг по центру города и сели на лавочку перед университетом. Максим уронил крышку, она стала грязной. Перед университетом, через дорогу, было озеро. Прямо из воды бил большой фонтан. Шумели машины, толпы людей шли в сторону главной туристической улицы.
— Этот город меня удивляет, — сказал Максим.
— Чем?
— Своей красотой, переменой, развитием.
— Да, он стал родным.
— Он стал давно родным, — сказал Максим, — Здесь комфортно, и люди здесь красивые, девушки особенно, чистые такие, ухоженные.
— Девушки везде красивые, — сказал Алексей.
— Ну, может мне моим особенным взглядом так кажется.
— Читал Свердлову? — спросил Алексей.
— Дай почитать.
— Это хорошая книга, ничего не сказать.
— Она у меня преподавала. Стоит читать?
— Ну, для любимого города, почему нет? — ответил Алексей. Факты. Факты. Вот улицы у рынка знаешь, как назывались?
— Давай.
— Мокрыми. Мокрые улицы.
— Мокрые?
— Река выходила по весне из берегов, и все топило. На лодках люди плавали. Вот — Мокрые.
Максим встал со скамейки, открыл сумку, достал оттуда виски и бутылку колы. Алексей держал эту бутылку, пока Макс вливал в неё алкоголь. Они внимательно смотрели за тем, как в чёрной бездне утопают бронзовые воды. Последние капли потекли по рукам Алексея.
— Как работает Рамиль?
— Он ничем толковым не занимается. Купил фотик и думает, что художник. Все мы такие.
— Правильно, — сказал Алексей.
— Я тоже мечтаю о таком, но пусть мечта остается мечтою.
— Ещё Париж.
— Да, и Париж.
— Давай напьёмся, — сказал Алексей.
— Завра на пары?
— К третьей.
— Ого. За это и выпьем.
Они смотрели на озеро. Долго молчали.
— Что такое алкоголь для художника? — спросил Алексей.
— Просто отдых, перезагрузка, — ответил Максим. По себе могу сказать, что пить я никогда не брошу. Мама мне запрещает, но я прячусь.
— А у меня отец часто пьёт, хоть он никакой и не художник.
— Пить необходимо. А вот наркотики — не моё.
— Курить ещё надо бросать.
— Нет, курить я тоже никогда не брошу. Мама ругается, когда видит меня с сигаретами, но я всё равно курю. Она говорит, что тот, кто курит и пьёт, будет бить женщин. Ты можешь себе представить, чтобы я бил женщин?
— Какой идиот может ударить женщину?
Алексей посмотрел на озеро. Он смотрел на озеро до тех пор, пока вдруг не ужаснулся тому, как долго он молчит. Он неловко улыбнулся. Он заметил, что на берегу почти не стало людей, а солнце почти ушло за горизонт, и небо стало красным. Максим допил виски с колой. Он встал и дошёл до урны. На обратном пути он достал пачку сигарет, две сигареты выпали, он подобрал их и положил в пачку фильтром вниз.
— Надо идти в магазин.
— Думаешь?
— А почему нет? Немного только.
— Пиво?
Они сходили в магазин и купили четыре бутылки пива.
— Чешское?
— Надо было сухари взять.
Они прошли дом культуры с гоночной трассой и вошли в старый парк. Он был тихим и спокойным. Когда они поднимались в этот парк по гранитной лестнице, они встретили девушку, она улыбнулась им. Алексей подмигнул ей. Лицо его покраснело. Максим открыл бутылки пива об скамейку.
— Нам сегодня многовато, — сказал Алексей.
— Мне точно нет. Я люблю похмелье.
— И почему же?
— Думается легче. Идеи всякие.
— За что пьём?
— За художников!
— Чтоб всегда и везде им почёт и деньги!
— Художник лучше бизнесмена.
— Пф, — усмехнулся Максим, — Я так не думаю.
Они сделали по глотку.
— А теперь за любовь!
— И за тех, кто в море!
Они чокнулись.
— Мне Вероника писала. Завтра у них фестиваль. Позвала меня.
— Здорово, — ответил Алексей.
Они сидели на скамейке в глубине парка.
— Они готовят какой-то номер, ты же знаешь, она выдумщица.
— Да уж знаю.
— Вы так и не общаетесь?
— Нет.
— Ну и правильно. Она не нуждается в парнях. Такой уж человек.
Алексей молчал и не смотрел на Макса.
— Она странная к тому же.
— Да, она очень странная.
— Может быть это нехорошо, что мы в одной компании, — сказал Максим. — Тебе ещё видеться с ней. Тебе надо влюбиться в другую.
— Безусловно.
— Она всё равно станет толстой с годами, так что радуйся.
Алексей кивнул и улыбнулся.
— Но я её точно знаю. Ты младше её. Это тоже сказалось. Я помню, каким ты был злым, когда Чернов рассказывал про нее, про летний лагерь, я помню, как ты злился, он это тоже почувствовал и перестал говорить.
Алексей сидел и молчал.
— А Настя чего? – спросил Макс. — Я слышал она хорошая. Она, наверное, тоже старше тебя?
Алексей поднял глаза к небу, а потом опустил и посмотрел в землю. Затем он достал телефон, но тотчас убрал его снова.
— Выпьем? — сказал Максим. Он снова открыл бутылки об скамейку.
— Я думаю, может поехать за город?
Алексей пожал плечами.
— Возьмем мяса, — продолжил Макс. — И пусть вместо лета осень…
— Скоро осень, всё изменится в округе…
— Чего?
— Да ничего? Что за птицы поют?
— Знаешь, такие слова? — спросил Алексей, — Я читаю твой шифр, скрытый в словах...
— Нет, что это?
— Это из песни. Когда я слушаю её, я вспоминаю о Веронике.
— Ну, ты даёшь.
— Да-да, и знаешь, почему вот этот вот шифр? Мне кажется, хотя это не так, и, наверное, я спятил, но вот все, что она там пишет в статусах, мне кажется каким-то посланием мне.
— Прекрати. Лёш, песня спета.
— Думаешь? Хотя неважно.
Важно было, что Алексей впервые в жизни влюбился. Он часто думал о Веронике, и когда кто-то другой произносил её имя, он закипал. Ему нравилось лицо Вероники, её фигура и её чувство юмора. Он боялся вспоминать о ней, а если воспоминал, то долго думал и представлял всякое.
Ещё недавно они строили планы, говорили о том, что будут путешествовать два раза в год, обязательно начнут с Испании, с Мадрида. Они обещали, что будут копить на путешествие вместе и побывают во всех столицах Европы. Теперь от этого и следа не осталось.
— А вдруг ничего не кончилось? — сказал Лёша. — Вдруг всё можно исправить? Может ей надо время.
— Не знаю.
— Ты в это не веришь?
— Я просто не знаю. Ты спрашиваешь меня? Откуда я могу знать?
— Но ты её знаешь.
— Ты так говоришь, будто на ней мир закончился. Она про тебя не вспоминает и не спрашивает о тебе.
— Ну и сука.
— Давай не надо.
— Ладно-ладно, давай напьёмся.
— Не пиши ей.
Алексей выпил бутылку. Потом взял бутылку Макса и сделала глоток.
— Это было моё пиво. Хотя пей, я больше не хочу.
— Мне жалко её.
— Ты загнался.
— Это очень странно, но в этом страдании что-то есть. Мне так уютно, мне так хорошо знать, что она есть где-то там и что у меня есть надежда. Знаешь, я иногда говорю себе, что всё ещё возможно.
— Но теперь все кончилось. Ты был груб с ней.
— Чёрт, зря я тебе обо всем рассказываю, ей-богу.
— Знаешь, — сказал Максим, — пройдет пару лет, и ты о ней даже не вспомнишь. Она будет толстой и несчастной, у неё будут усы и не будет детей. Я не смеюсь, а умиляюсь твоей реакции.
— Чёрт, спасибо.
— Ты главное держи себя в руках.
— Да, это главное.
— Главное, чтобы ты не писал ей.
— Я никогда не напишу.
— Нет, ты всегда ей пишешь, пишешь и хамишь.
Алексей повторял себе, что ничего не потеряно. Он чувствовал, что какая-то небывалая сила поднимает его в небо и заставляет петь.
— А пойдём на следующую субботу к мосту?
— Айрата возьмём?
— Конечно, я заряжу фотоаппарат. Цветной в этот раз.
— Но напиваться не стоит.
— Нет, напиваться надо обязательно.
Они пошли к выходу. Поднялся сильный ветер. Стало темно. Они вышли из парка и пошли к остановке.
— Что делать будешь? – спросил Макс.
— Приду домой, лягу в коридоре, скажу сестре, чтоб раздевала.
— Прекрасный план.
Алексей проводил друга до автобуса, а потом побрёл домой. Он долго брёл домой. Когда ему становилось скучно, он бежал, и тогда его волосы задирались, и ветер бил в лицо, и горело в душе чувство беззаботной свободы. А когда бежать не оставалось сил, Алексей снова переходил на шаг и запевал песни, первые что приходили на ум. Думать о Веронике стало легче. Он почувствовал небывалую силу. Ему показалось, что он может все.
— Я её верну, - сказал он и запел очередную песню, а спев ее, он вдруг понял, что хочет, наконец, повзрослеть. Он думал, что обязательно станет взрослым в ближайшее время и не будет больше злиться на Веронику за то, что она такая красивая и самостоятельная. Алексей повторял: «Всё в моих руках, все в моих руках», и от этих слов ему становилось тепло.